нелюбви с детства, поэтому никогда не удивлялся, когда пресса публиковала статьи с инсинуациями типа: «Когда Ален Делон говорит о любви, он не говорит о женщинах, которых любил. Только рассказывая, как помер его любимый тибетский дог, он произнес: „Я так его любил“. Если бы он был мусорщиком, все улицы были бы забиты нечистотами». Хотя что удивительного в том, что если тебя часто предают люди, то только и остается, что отдать любовь животным... А последний его развод... «Что случилось, то и случилось, – сказал Делон. – Не люблю возвращаться к прошлому». Надо просто жить дальше, не обращая внимания на «собак», которые сопровождают твой караван.
Жан Рено
Настоящее имя известного французского актера Жана Рено – Хуан Морено. Его родители были испанцами, бежавшими из страны в Марокко во время прихода к власти генерала Франко. В июле 1948 года в Касабланке родился Хуан Морено. Отец мальчика был газетным наборщиком, кормившим семью в одиночку и работавший на износ порой круглыми сутками. Жан помнил, как отец, усталый и совершенно разбитый, возвращался домой под утро, и тогда все домашние были вынуждены ходить на цыпочках, боясь потревожить его сон. Маленький Жан привык к тому, что все постоянно одергивают его, приказывают говорить только шепотом. Для любого ребенка, а тем более мальчика подобная жизнь немедленно превратилась бы в сущий ад. Как он мог играть и с кем? Ему не позволялось брать игрушки, ведь у отца необычайно тонкий слух, и он может проснуться от любого неосторожного движения ребенка. У Жана даже тапочки были на войлочной подошве, чтобы тот ходил как можно тише.
Как же было возможно бороться ребенку с этой ужасной, давящей тишиной, чем можно было заниматься? И Жан тихо лежал на постели, перелистывая книжки с картинками. Он еще не умел читать и только воображал невероятные приключения, которые скорее всего переживают герои этой книги. Правда, научившись читать, он понял, что содержание тех книг почти никогда не соответствовало его фантазиям. Жан так хотел поиграть с машинками или в солдатиков, но это было просто невозможно. Когда же он решался взять в руки игрушку и та неожиданно падала, отец просыпался в ту же секунду и закатывал ужасный скандал. Жан никогда так и не смог забыть, как отец гонялся за ним по всему дому с ремнем в руке.
Спастись от отца можно было, только спрятавшись за маминой спиной. Свою маму Жан не просто обожал – боготворил. Для него она, швея-надомница, навсегда осталась недосягаемым идеалом, воплощением женской красоты. Впоследствии он и подруг себе выбирал таких, которые хоть чем-нибудь напоминали его маму. У нее были длинные волосы, невыразимо прекрасные карие глаза и королевская осанка. Жан никогда не забудет нежный цветочный аромат, которым была пропитана ее одежда. Он любил даже стук ее швейной машинки «Зингер».
А как замечательно она умела готовить! Разве можно когда-нибудь забыть необычайный вкус ее пиццы или паэльи? Каждый семейный ужин мама могла превратить в настоящий праздник. Каждое ее кушанье становилось невероятным, восхитительным сюрпризом. В эти недолгие моменты семейной гармонии мама вносила в столовую блюдо, а отец непременно заводил пластинки с записями фламенко и своих любимых Лолы Флорес и Мануэлы Эскобар.
Когда Жану становилось совершенно невыносимо сидеть в гнетущей тишине дома, он выходил на балкон. Это место было для него настоящей отдушиной. Здесь он много часов подряд наблюдал за прохожими, среди которых было огромное количество интересных и разнообразных персонажей – коммерсантов, торговцев, веселых молодых людей и красивых женщин.
Жан наблюдал за ними, а заодно придумывал разные истории, в которых все эти люди могли бы участвовать. Вот, например, эта юная красавица – чем не прекрасная принцесса из сказки. А где- то за углом ее ждет коварный колдун-похититель... Если Жану случалось увидеть внизу кого-либо из своих приятелей-мальчишек, он не мог даже крикнуть в ответ на приветствие: не дай бог услышит отец. Все, что мальчик мог себе позволить, – это помахать по-дружески рукой или просто кивнуть. Жан даже придумал название для всего этого уличного спектакля. Действо именовалось «Жизнь других».
По ночам Жан снова и снова представлял себе истории, которые успел нафантазировать за день. Он вспоминал гримасы продавцов, выражения лиц прохожих и даже сам имитировал то продавца, обманывающего покупателя, то почтальона, весело проносящегося на велосипеде. А еще лучше было представить себя в роли крутого парня за рулем шикарного гоночного автомобиля...
Но все это в конце концов мальчику надоело. Пора было оставить мир детских мечтаний и перебраться на улицу, в эту настоящую жизнь. И он, 17-летний, с головой окунулся туда, где и драки, и любовь, и даже воровство. К этому времени его мама умерла, а отцу дела до него не было. Единственное, что он говорил сыну, когда тот отправлялся в очередной раз на улицу: «Захочешь есть, вернешься». Когда же Жан ушел из дому окончательно, отец сказал коротко: «Буду рад, если ты не кончишь тюрьмой».
Там, на улице, было множество женщин, но все они оставались для Жана загадкой, красивой тайной, поскольку в Касабланке царили весьма суровые нравы, благодаря которым основным чувством молодого человека по отношению к прекрасному полу мог быть только панический страх. Можно было, конечно, предаваться эротическим мечтаниям в одиночестве, но и только.
Мало того, что в то время вообще не существовало противозачаточных таблеток, а презервативы являлись товаром дефицитным, но главное – неприкосновенность и непорочность девушек охраняли их братья и отцы, а их присмотр был надежнее, чем охрана цепной собаки.
Ухаживать за приглянувшейся девушкой молодому человеку позволялось, но подобное ухаживание растягивалось на много лет. Он мог гулять с ней, водить на танцы и в кино, даже – года через три после знакомства – держать за руку, но не более того. Так Жан привык никогда не заводить подруг и любовниц на один день.
С тех пор как он не получил возможности проявить свой пламенный темперамент, будучи юношей, он не практиковал кратковременных романов и избегал случайных связей. Когда ему нравилась девушка, он всегда в первую очередь думал о женитьбе. А потом была армия, о которой у Жана не осталось никаких приятных воспоминаний. Он помнил только, что постоянно испытывал голод, холод и еще – невероятное одиночество. Эти 18 армейских месяцев так и остались для него кошмарным воспоминанием. Он не получил ни одного письма, ни одной посылки из дома. Другие молодые солдаты регулярно получали сигареты и теплую одежду, он же – никогда.
Жан предвидел, что так оно и будет, но тем не менее легче ему от этого не становилось. Он успел перед самым отъездом помолвиться с девушкой, с которой совсем недавно познакомился. Ее звали Катрин, и он даже, пожалуй, не успел рассмотреть ее как следует. Но так хотелось, чтобы на родине ждал хоть кто-нибудь! Эта милая девушка подарила Жану на прощание туалетную воду от Ланвена, а первые несколько месяцев даже писала жениху короткие письма. Но это было совсем недолго. А Жан смотрел на туалетную воду и прикидывал, хватит ли этого флакона до самого конца службы, если он станет расходовать всего по одной капле в день? Конечно, кому-нибудь может показаться глупым пользоваться каждый день туалетной водой в казарме с ее постоянной вонью, но Жан свято соблюдал этот ритуал, как будто он был гарантией того, что и в его жизни наступит светлый период.
Когда Жан вернулся в Касабланку, то вскоре увидел и свою невесту, которая стала еще красивее. Загорелая и цветущая, она не узнала Жана и прошла мимо, а он не стал ее окликать.
Жан женился на обычной служащей по имени Женевьева, а потом у супругов появились дети – сын Майкл и дочь Сандра. Рено пытался стать настоящим актером, поскольку всю жизнь его привлекал театр, но ему уже было под 40 лет, а ни одного серьезного предложения он так и не получил. Жан уже привык приходить в очередную студию как на работу и был готов выслушать в очередной раз уклончивый ответ: «Мы подумаем и известим вас о нашем решении». Впрочем, ему доводилось играть совершенно случайные роли в третьеразрядных фильмах.
Бывали и совершенно обидные ситуации. Однажды Рено сделали соблазнительное, по его мнению, предложение: сыграть в одной картине с Роми Шнайдер и Ивом Монтаном. Конечно, это был, как всегда, эпизод, но Жан невероятно обрадовался. Он надеялся, что благодаря звездам кинематографа режиссеры и критики наконец заметят его и оценят по достоинству его игру. Режиссер был, вероятно, в весьма хорошем расположении духа, потому что обронил как бы невзначай, что Жан может написать для себя текст монолога, с которого планировалось начать один из эпизодов. Можно себе представить, как Рено воодушевился. Он сидел над этим монологом несколько ночей и сделал его в виде целой речи, занимавшей в фильме не менее 10 минут. Когда режиссер увидел творение Жана, он только усмехнулся и сказал: «Сокращай, Жан. Ничего другого тебе не остается. Так получается, что ты хочешь перетянуть одеяло на себя, а я больше чем уверен, что господину Монтану это положение дел совсем не понравится». В результате сокращений в фильме осталась только самая первая фраза, написанная Рено. Дома он практически не появлялся, дети росли без его участия, а Женевьеву подобное положение дел не устраивало. Она не раз говорила, что не хочет быть замужем «за призраком».
Вероятно, Жану, разменявшему уже пятый десяток, так и пришлось бы прожить жизнь в полной безвестности, если бы не случай. Из этой трясины его вытащил Люк Бессон. Однажды Рено пришел на кинопробы для очередного эпизода. В коридоре киностудии толпились молодые
