или доктора он получал еще через четыре-пять лет.
Некоторые студенты, конечно, выдерживали столь долгую учебу в надежде на продвижение по церковной лестнице. Однако сам учебный курс был явно ориентирован на преподавание, на выпуск учителей или профессоров. И поскольку обучение 'искусствам' подготавливало к изучению более высоких наук и теологии, которая считалась царицей всех наук, то получение степени магистра или доктора теологии, дающее право на преподавание, естественно, рассматривалось как вершина академической карьеры[273]. Отсюда легко понять, почему самые выдающиеся мыслители средневековья были теологами.
Основной формой обучения была лекция (fecrio), которая первоначально заключалась в чтении текста, сопровождавшемся глоссами, разъяснениями и замечаниями, но постепенно становилась более свободной и тщательно продуманной. Кроме того, заметной чертой университетской жизни были диспуты. По форме обсуждение 'спорных вопросов' (quaestiones cusputatae) было таково: сначала формулировалась проблема, потом излагались и обосновывались различные или противоположные друг другу мнения и студент давал ответ (responsu)), а затем следовало решение (determinatio) профессора. Несколько раз в год устраивались более свободные обсуждения, открытые для преподавателей, студентов и гостей, и тогда могли обсуждаться какие угодно вопросы. Они-то и были известны как quaestiones quocuibetales.
В связи с рассмотрением исламской философии уже упоминалось о переводах греческих текстов на сирийский и затем на арабский язык, а в некоторых случаях непосредственно с греческого на арабский. Во второй половине XII и в течение XIII в. многие сочинения были переведены на латинский язык. Иногда говорят, что латинские переводы, использовавшиеся христианскими теологами и философами средневековья, представляли собой переводы арабских переводов сирийских переводов греческих сочинений. Это неточно. Например, в XII в. Яков Венецианский перевел логические сочинения Аристотеля непосредственно с греческого. Яков работал в Византии. В Сицилии Генрих Аристипп, архидиакон Катании, перевел диалоги Платона 'Менон' и 'Федон', другие же перевели Евклида и некоторые сочинения Птолемея. В Испании, в Толедо, архиепископ Раймунд (1126-1151) организовал процветающую школу переводчиков. Здесь занимались переводами Герард Кремонский, Доминик Гундисальви (Гундиссалин) и, впоследствии, Михаил Скот. На латынь были переведены философские произведения исламских и иудейских мыслителей, таких, как Авиценна и Авицеброн, а также арабские научные сочинения.
Что касается работ греческих авторов, то некоторые латинские переводы и впрямь были сделаны с арабского языка. Во всяком случае, в Испании была переведена с арабского на латынь большая часть аристотелевской 'Метафизики'. Однако этому предшествовал частичный перевод с греческого (так называемая 'Старая метафизика', Metaphysica vetus), он был вытеснен в начале второй половины XIII в. новым переводом с греческого, выполненным Вильемом из Мербеке[274]. Опять-таки, переводу с арабского аристотелевской De Атта, сделанному Михаилом Скотом, предшествовал перевод с греческого, а после перевода Скота появился еще и новый перевод с греческого, выполненный Вильемом из Мербеке, который перевел также 'Политику'. Перевод с греческого второй и третьей книг 'Никомаховой этики' существовал уже в XII в, перевод же первой книги был выполнен в начале XIII в. Эти переводы были известны соответственно как старая и новая 'Этика'. Около 1240 г. Роберт Гроссетест взял на себя труд полностью перевести это сочинение с греческого.
Переводческая деятельность продолжалась очень долго. С точки зрения доступности материала христианские ученые начала XIII в. были в худшем положении, нежели позднейшие поколения. Например, сочинения Аверроэса начали проникать в Парижский университет не ранее 1230 г. Далее, именно перевод 'Первоначал теологии' Прокла, выполненный Вильемом из Мербеке, позволил Аквинату установить, что Liber de causis, ранее приписывавшаяся Аристотелю, в действительности основывалась на этом сочинении Прокла. В то же время ученые начала XIII в. располагали значительной частью корпуса сочинений Аристотеля, 'Тимеем', 'Меноном' и 'Федоном' Платона[275], некоторыми работами аль-Кинди, аль-Фараби и Авиценны, двумя произведениями Исаака Израэли и 'Источником жизни' Авицеброна.
Огромное влияние на интеллектуальную жизнь XIII в. оказало приумножение знаний об аристотелизме. Благодаря переводам Аристотель превратился из более или менее чистого логика в создателя всеохватывающей системы. Поскольку эта система явно ничем не была обязана христианству, она стала, можно сказать, воплощением философии, автор же ее был известен как Философ. Вполне естественно, что Аристотеля читали в свете комментариев и исследований, написанных исламскими и иудейскими мыслителями. Как мы видели, ему были приписаны некоторые сочинения в действительности неоплатонического происхождения. Так что в какой-то мере на него смотрели сквозь цветные стекла. Но это не меняет факта, что его философия в целом далеко превосходила те образцы философствования, которые предшествовали ей в христианском средневековом мире. По этому не надо ломать голову, чтобы понять, какой интерес и энтузиазм был вызван приумножением знаний об аристотелизме, которое стало возможно благодаря переводам Однако этот энтузиазм разделяли далеко не все. В 1210 г. местный Собор в Париже под угрозой отлучения запретил использовать на факультете искусств сочинения Аристотеля по 'естественной философии' - будь то публично или приватно[276]. В 1215 г. незадолго до того утвержденный устав Парижского университета запретил профессорам факультета искусств читать лекции по сочинениям Аристотеля, посвященным метафизике и философии природы, или по их изложениям[277]. В 1231 г. папа Григорий IX издал буллу (farms sdentiarum), в которой заявил, что сочинения, запрещенные в 1210 r, не должны использоваться в Париже до тех пор, пока не будут очищены от всех подозрительных мест'[278]. В 1245 г. Иннокентий IV распространил запреты 1210 и 1215 гг. на университет в Тулузе, который ранее так гордился своей свободой. Оксфорда запреты не коснулись. Но ясно, что в Париже они какое-то время соблюдались. Однако начиная примерно с 1255 г. в Париже читались лекции по всем известным сочинениям Аристотеля - факт тем более удивительный, что в 1263 г. Урбан IV подтвердил буллу Григория IX и в том, что касалось поддержки запретов 1210 г. Этот факт объясняли по-разному, в частности, было выдвинуто предположение, будто папа переиздал буллу своего предшественника, не обратив внимания, что это означает повторение запрета 1210 г[279]. Звучит это странно. Но подтверждение запрета странно и само по себе, поскольку Урбан IV, должно быть, прекрасно знал, что Вильем из Мербеке переводит Аристотеля при его собственной курии. Как бы то ни было, в 1263 г. лекции об Аристотеле в Париже читались свободно.
Интересно прежде всего, почему вообще был наложен запрет. Объяснение, сводящееся к тому, что Аристотель вошел в христианский мир в плохой компании, не годится. Авиценна уж точно не был плохой компанией - не худшей, нежели сам Аристотель. А комментарии Аверроэса к 1210 г. еще не были переведены. Все дело, видимо, в том, что философия Аристотеля в целом представлялась всеобъемлющей натуралистической системой и что, в частности, некоторые теории Аристотеля были несовместимы (или могли быть истолкованы как несовместимые) с христианской теологией. Другими словами, аристотелизм воспринимался некоторыми умами как потенциальная угроза для христианской веры. Профессорам теологии можно было доверить исправление всех ошибок или заблуждений.
Преподавателям же факультета искусств нельзя было позволить внушать своим молодым питомцам известные доктрины или сеять сомнения. Таково, видимо, наиболее правдоподобное объяснение.
Установка на подразделение различных течений мысли XIII в. соответственно их разным подходам к аристотелизму является - по крайней мере с некоторых точек зрения - и удобной, и привлекательной, ибо позволяет автору дать более или менее ясную картину ситуации и возникшего тогда конфликта. Эта установка может привести к чрезмерному упрощению того, что было сложным, и к весьма одностороннему представлению мысли XIII в. Но поскольку новая ученость вообще и аристотелизм в частности, безусловно, стали причиной брожения и возбуждения в академических кругах и вызвали разные реакции, то, видимо, различные позиции относительно философии Аристотеля и впрямь могут рассматриваться как ориентиры - во всяком случае, если помнить при этом о возможности и других подходов.
Впрочем, хотя все историки согласны в том, что рост знаний об Аристотеле вызывал различные реакции, все-таки еще есть о чем поспорить. Например, если данный мыслитель занимает враждебную позицию по отношению к Аристотелю, то, вероятно, он отвергает аристотелизм в пользу чего-то другого. Каково же это другое? Если теолог просто чувствует, что философия Аристотеля является помехой для
