христианской веры, ситуация достаточно ясна. Теолог, несомненно, каким-то образом использует Аристотеля, например его логику, однако считает некоторые учения, скажем учение о вечности мира, несовместимыми с христианской теологией; он чувствует, вероятно, что метафизические и этические воззрения греческого философа представляют собой натуралистическую систему. Если он достаточно явно использует некоторые категории и понятия Аристотеля, то мы, если захотим, можем охарактеризовать его как неполного аристотелика (так сказать, с философской точки зрения). Однако котда он противостоит Аристотелю, то выступает скорее как верующий христианин, чем как философ.
Если же мы хотим сказать, что некоторые критики Аристотеля в XIII в. выступали как философы, то какую философию они защищали? В конце XIX в. П. Мандонне высказал мнение, что в начале XIII столетия аристотелизм столкнулся с оппозицией со стороны давно укоренившегося автустинианства, восходящего в конечном счете к Платону и св. Автустину и характеризуемого такими теориями, как теории божественной иллюминации и rationes seimnales, а также отсутствием сколько-нибудь четкого различения между философией и теологией. Очевидным достоинством данной точки зрения является признание того факта, что философская мысль существовала в средневековом христианском мире и до волны переводов, о которой упоминалось выше. Однако вскоре она попала под огонь критики. Например, в ней усматривали чрезмерно упрощенную тштерпретацию действительного положения дел. И историки, в частности Эгъен Жильсон, которые поддерживали мысль о противостоянии августинианства и аристотелизма в начале XIII в, вынуждены были провести границы между разными типами авгуcтиниaнcтвa?[280]. Профессор Ф. ван Стеенберген из Лувена считал, однако, что изображение ситуации, сложившейся в первой половине XIII в, как конфликта между двумя философскими системами - августинианством и аристотелизмом - глубоко ошибочно. Св. Августин, конечно, рассматривался как великий учитель в области теологии, однако он не рассматривался так всеми сторонами. Что касается философии, то такого явления, как августинианская система, не существовало. 'В философском плане августинианства в первой половине XIII в. не существует'[281]. Конечно, некоторые мыслители поддерживали теории, идущие от Августина. Однако эти теории в самых разных сочетаниях перемешивались с идеями, заимствованными из других источников, таких, как Псевдо- Дионисий, иудейский мыслитель Авицеброн (Ибн Гебироль) и Аристотель. В конце концов, аристотелевские категории и понятия - например, акт и потенция, материя и форма, субстанция и акциденция - широко использовались и до XIII столетия. Другими словами, консервативные мыслители, встретившие распространение системы Аристотеля в первой половине XIII в. подозрением или враждебностью, были эклектиками. И их философские теории были обязаны своей целостностью интегрированности в теологический интеллектуальный контекст, а не систематизации на чисто философском уровне. Во второй половине XIII в. мы находим сознающее себя августинианство, которое следует рассматривать в свете осуждений 1270 и 1277 гг. В первые же десятилетия века не было философской системы, будь то августинианской или какой-то другой, которая противостояла бы растущему влиянию системы Аристотеля. Существовал эклектизм, который в своих разнообразных формах составлял часть теологического взгляда на мир.
Несомненно, в пользу тезиса ван Стеенбергена можно сказать многое. В огромной степени именно рост знаний об аристотелевской философии, которая, как уже отмечалось, явно ничем не была обязана иудео-христианской традиции, сделал необходимым проведение четкого различения между философией и теологией. Излишне говорить, что философская рефлексия и спекулятивная мысль существовали в средневековом христианском мире задолго до XIII в. Однако, как утверждает ван Стеенберген, философствование было эклектичным и развертывалось в рамках христианского теологического мировоззрения. Значит, можно беспрепятственно допустить, что в XII в. и первой половине XIII в. не было ни одной определенной философской системы, которую можно было бы назвать августинианством и которая в то время, когда аристотелизм стал более известен, восстала против него и защищалась консерваторами как единственно истинная философская система. Такая система вряд ли существовала, несмотря на хождение августиновских идей. Ибо, как мы видели, некоторые основные аристотелевские категории и понятия уже стали расхожими, другие же идеи консерваторов были заимствованы у неоплатоников, Ибн Гебироля или из других источников, отличных от Августина.
В то же время многое зависит от того, в каком значении употребляется слово 'философия'. Ван Стеенберген и сам признает, что 'философия людей XII столетия, понимаемая как общее представление о вселенной, т. е. философия в широком смысле слова, является, в сущности, христианской и августинианской'[282]. Конечно, продолжает он, 'с точки зрения философии как научной дисциплины, т. е. философии в строгом смысле слова, было бы чрезвычайно неточно говорить о философском августинианстве XII столетия'[283]. Пожалуй, это так; однако сам Августин понимал философию в широком смысле слова.
Во всяком случае, по мнению автора этих строк, можно с полным основанием говорить об августинианском подходе к философской рефлексии, который был отличен от подхода Аристотеля. Отсюда никоим образом не следует, разумеется, что августинианский подход характерен для всех тех, кого можно было бы отнести к августинианцам, если использовать этот термин так же, как П. Мандонне. Однако можно доказать, что он характерен по крайней мере для св. Бонавентуры, о котором пойдет речь ниже. Что касается философии как 'научной дисциплины', то обсуждение этого вопроса увело бы нас слишком далеко в сторону. Можно признать, конечно, что Аристотель рассматривал философию или ее части как 'науку'. Однако далеко не все, очевидно, дерзнули бы отождествить распространение аристотелизма с распространением научной философии.
Святой Бонавентура
Доминиканцы обосновались в Париже в 1217 г, а в1229 г. Роланд Кремонский стал первым доминиканским профессором в здешнем университете. Францисканцы появились в Париже в 1219г, и около 1235г. Александр из Гэльса, который уже преподавал в Париже, стал членом францисканского ордена. К Роланду из Кремоны вскоре присоединился его собрат-доминиканец Жан из Сен-Жиля, а в1238 г. францисканец Жан из Ла-Рошели присоединился к Александру из Гэльса[284].
Оба нищенствующих ордена получили кафедры в Париже в то время, когда епископом этого города (1228-1249) был Гильом из Оверни. До своего назначения епископом Гильом преподавал в Париже; он был образцом широко мыслящего эклектика. Воспользовавшись новой ученостью, он применял идеи, почерпнутые у Аристотеля, Авиценны и Ибн Гебироля, соединяя их с августиновскими теориями и подчиняя развитию христианского теологического мировоззрения. Например, он принял аристотелевское представление о душе как 'совершенстве физического, органического тела, имеющего жизнь в потенции'[285], однако, хотя он был готов в аристотелевском духе говорить о душе как о форме тела, он использовал также и платоновско-августиновские формулировки для описания взаимоотношений между душой и телом. Кроме того, он отвергал авиценновскую теорию отделенного деятельного разума, которую приписывал, как и Авиценна, самому Аристотелю, и взамен обращался к августиновской теории божественной иллюминации. Далее, хотя Гильом принимал учение Авиценны о различии между сущностью и существованием и использовал его для различения Бога и тварей, он отвергал неоплатонически-авиценновскую теорию эманации и выступал против учения о вечности мира[286].
Александр из Гэльса, чьим учеником некоторое время был св. Бонавентура, считается первым профессором теологии в Париже, использовавшим в качестве учебника 'Сентенции' Петра Ломбардского. О Summa Theologica ('Сумме теологии') Александра[287] его соотечественник-англичанин и собрат-францисканец Роджер Бэкон едко заметил, что она тяжела, как лошадь, и в придачу сомнительна с точки зрения авторства. Хотя первая часть утверждения Бэкона - очевидное преувеличение-, вторую надо признать справедливой. Ибо это сочинение является компиляцией, включающей в себя написанное самим Александром, но также и дополнения, сделанные
