тебя из Арунтона, Ларс снова сказал, что Роланд делает всё это для очистки совести да для того, чтобы лучше в наших глазах выглядеть… В общем, подрались они. А наутро Роланд ушел к Саймеку.
— Подрались? — потрясение прошептал я. Роланд парень горячий, но вид Ларса, метелящего физиономию противника кулаками, казался, по меньшей мере, абсурдным. Я посмотрел на него, стоящего в нескольких шагах от тренирующихся арбалетчиков: сурового, подтянутого. От него веяло холодной уверенностью и стойкой, равнодушной силой. Я не мог даже представить, чтобы он разошелся настолько, чтобы дал кому-то в морду. Тем более — из-за меня.
— Ну, Ларс влепил ему пощечину, Роланд по зубам вмазал, и понеслось… Растаскивать пришлось, — Грей замолчал и потупился, спохватившись, что и так наговорил предостаточно. Я пожалел, что на его месте не Юстас — тогда я бы во всех деталях знал, сколько синяков поставили и сколько зубов выбили друг другу эти двое.
— Так Роланд считает себя виноватым во всем, — констатировал я. — Стараниями Ларса.
— Похоже на то, — согласился Грей. — Они с тех пор почти не разговаривали. Если бы он подошел к тебе сейчас, Ларс бы наверняка завелся снова, сказал бы, что Роланд опять напрашивается в теплое местечко…
Я так не думал, но Грею об этом не сказал. Вместо этого я снова посмотрел на Ларса. Он показывал, кажется, совсем зеленому юнцу, как правильно натягивать тетиву. Само спокойствие, само долготерпение — но лишь потому, что ему плевать на тех, с кем он имеет дело. Так я думал раньше. То ли я ошибался, то ли Ларс делал для меня совершенно немыслимое исключение. Я впервые задумался над тем, а что же почувствовал он, посчитав меня погибшим? Теперь я уже не думал, что хоть отдаленно представляю это.
До конца дня настроение у меня было странное. Я то и дело поглядывал на Ларса, лишь раз или два поймав его случайный ответный взгляд. Он вопросительно приподнимал брови, я качал головой, и он возвращался к прежнему занятию. Странно… Я привык считать этого человека своим лучшим другом, но привык также к тому, что эта дружба односторонняя — мне казалось сомнительным, что Ларс в состоянии питать к кому-либо хоть какие-то дружеские чувства, не говоря уж о привязанности. Меня не покидало ощущение, что я случайно узнал чей-то очень личный и очень грязный секрет, до того преступный, что его знание делало меня соучастником. Я ничего не сказал Ларсу о том разговоре с Греем, ничего у него не спросил, хотя мне хотелось. Сейчас я об этом жалею. Хотел бы я знать, что бы он мне ответил. Но тогда это показалось мне правильным. И еще очень, очень долго казалось таким.
Когда вечером измученные тренировкой рекруты стали укладываться вокруг костров, ко мне подсела Флейм. Я машинально обнял ее, по-прежнему думая о Ларсе и его удивительном поведении.
— Ты хорошо сегодня поработала. Я видел, — проговорил я, когда ее голова коснулась моего плеча.
Флейм фыркнула:
— По сравнению с этой толпой желторотиков я и правда кажусь мастером, — небрежно заявила она.
— Что, совсем плохо?
— Не совсем… Есть очень стоящие ребята, а лучников и вовсе просто переучить. Но как бы то ни было, до приезда, думаю, худо-бедно стрелять смогут все.
Я кивнул, глядя на Ларса. Он растянулся возле костра рядом с двумя солдатами. В руках у всех троих были карты. Глаза Ларса нездорово поблескивали.
— О! Началось, — вырвалось у меня.
— Да ладно, — усмехнулась Флейм. — Он сегодня тоже неплохо поработал. Мы все неплохо поработали.
Я снова кивнул, в который раз безуспешно пытаясь прочесть то, что пряталось за непроницаемым взглядом Ларса, устремленным в карты. Опомнился я, только почувствовав шаловливое прикосновение маленькой ловкой ладони к той части моего тела, о которой я в последние несколько дней как-то призабыл.
— Ты что? Не здесь же! — выдохнул я.
— А где? — промурлыкала Флейм мне на ухо, послав по коже поток мурашек.
— Идем туда… подальше…
Мы тихо нырнули в кусты. Июньская ночь благоухала густым ароматом трав, лунный свет бороздил заросли валежника. Флейм, дурачась, повалила меня на землю под оглушительный треск ломающихся веток. Я шикнул, она только засмеялась и прижала меня к земле. Ее волосы щекотали мне лицо, скрывали тусклый лунный диск, и я видел лишь ее странно поблескивающие глаза и влажные губы, обдававшие жаром мою кожу. Я вдруг вспомнил, как она стояла сегодня днем, отставив ногу и прижав арбалет к плечу, как щурилась на мишень, и волна все того же пугающего чувства снова окатила меня, сбила с ног, повлекла за собой в пучину, в которой я не хотел, не был готов утонуть.
— Флейм, — сказал я, удивляясь тому, как хрипло звучит мой голос. — Флейм, после всего… мне казалось… мне и сейчас кажется, что я тебя…
— Ш-ш, — она легонько приложила теплую сильную ладонь к моему рту. Я почувствовал губами твердые бугорки мозолей и вдруг понял, что, наверное, всё-таки хочу ей это сказать, — Не надо. Не говори ничего.
— Я…
— Пожалуйста, — она наклонилась, коснулась губами моей щеки, потом шеи, потом… — Пожалуйста…
Мне уже не хотелось говорить. Я просто не мог.
Когда всё закончилось, она обняла меня, обхватив руками и ногами, и мы долго лежали среди поломанного валежника, глядя в небо и не видя его. Я думал о том, что собирался ей сказать, и теперь, успокоив три дня голодавшего зверя, размышлял о том, не слишком ли скоропалительно принятое мною решение. Я боролся с пучиной и, кажется, одолел ее: вода вытолкнула меня на поверхность, и теперь я покачивался на волнах, не зная, то ли нырнуть обратно, то ли грести к берегу.
По правде говоря, плаваю я неважно.
— Мне тебя ужасно не хватало, — сказала Флейм, и я вздрогнул.
Мы почти не разговаривали в эти дни. Не то чтобы я избегал ее — просто говорить как будто было не о чем. Или мы просто пытались себя в этом убедить.
— Ужасно-ужасно? — медленно переспросил я.
— Ужаснее не бывает.
— Почему?
Она шевельнулась, приподнимаясь, оперлась головой о ладонь, откинула растрепавшиеся волосы за спину.
— С тобой хорошо, — просто сказала она.
— В постели?
— Не только.
— Но в постели тоже.
— Да, в постели тоже.
Она говорила насмешливо, задиристо, нежно, щекоча мой лоб прядью волос. А я злился. С каждой минутой всё сильнее и сильнее, и то, что она не замечает этого, лишь усиливало мою ярость.
— А ведь есть с кем сравнить, да? — спросил я. — За полтора-то года, небось, много перепробовала.
— Не так чтоб очень…
— Ну, и как мои успехи?
— О, ты в десятке лидеров, — серьезно сообщила она.
— Неужели? Я польщен.
Она сдавленно усмехнулась, скользнула зажатой между пальцами прядкой по моей щеке. Я зло отмахнулся, сел.
— Да прекрати ты это!
Флейм уставилась на меня с недоумением, слегка отодвинулась.
