Она объясняла это Тибо множество раз, и он выслушивал с угрюмой покорностью, зная, что бессмысленно ее переубеждать. Этот вспыльчивый и, в общем-то, недалекий человек, чьего воображения хватало лишь на фривольные песенки, складывать которые он был воистину мастер, был ее единственной сколько-нибудь ощутимой опорой со дня смерти мужа. Он знал ее лучше, чем кто бы то ни было. Тибо знал то, чего не могли знать ни Моклерк, ни Филипп Строптивый, ни прочие зарвавшиеся барончики из той же шайки: чем сильней и упорней доказывать Бланке Кастильской, что она не способна на что-то, тем неистовей и энергичней она будет это делать. Та самая черта своенравного, противоречивого упрямства, что когда-то вынудила Еву преступить завет Божий — следовательно, архиепископ Тулузский был прав, браздам королевства не место в таких руках. Но даже понимая это, даже боясь, в глубине души, не справиться, Бланка уже не могла отступить, и чем сильней на нее давили, тем упрямей она стояла на своем. Она думала даже съездить в Париж самолично, оставив Луи под присмотром Тибо, и выступить перед пэрами — Бланка подозревала, что парламентеры, которых присылали к ней в последние четыре месяца, недостаточно красноречиво передают ее настроение. Но после одумалась: Филипп был бы дурак, если бы не воспользовался этим и не захватил ее как заложницу, чтобы выманить короля из его убежища в Монлери. Нет, они должны вернуться в Париж только вместе, и только как победители — иначе их тотчас разлучат, и она больше никогда не увидит своего сына.
Именно этого Бланка больше всего боялась. Этого, а вовсе не утраты обманчивой власти, которой она всегда так хотела и которой никогда толком не обладала.
Если б хоть один из них поверил ей…
А впрочем, один и верил. И этот самый единственный верный ей человек сейчас чесал черную гончую между ушами, явно забавляясь косыми взглядами, которые кидал на него один из множества врагов Бланки. Их было двое — Бланка и Тибо — против них всех. Она вдруг ощутила себя этой гончей, прижавшейся затылком к мускулистому мужскому бедру, одуревшей и размякшей от непривычной нежности и тепла. В этой мысли было что-то столь унизительное, что Бланка с гневом откинула ее — и взглянула на архиепископа, которого забавы Тибо с гончей явно занимали куда больше, чем королева. «Он прислан сюда следить за нами, — внезапно поняла она. — Наблюдать за тем, какое место Тибо занимает при мне». Она воспользовалась тем, что архиепископ отвлекся, чтоб обдумать свои следующие слова. Очевидно, ей придется все же пообещать им нечто… возможно, многое… она как раз размышляла, сколь далеко может позволить себе зайти в таких обстоятельствах, когда дверь приемных покоев приоткрылась и на пороге с реверансом возникла Плесси.
— Ваше величество, пора кормить Шарло.
— Ах, в самом деле? Я совсем потеряла счет времени. Его преосвященство — такой увлекательный собеседник, — Бланка любезно улыбнулась де Рамболю, слегка ошалевшему от нежданного комплимента и уже готовому оскорбиться в очередной раз, приняв эти слова за изощренную насмешку. — Простите, мне на время придется вас оставить. Как вам известно, у меня недавно родился сын, — пояснила она, взглянув архиепископу прямо в глаза. Это был первый прямой взгляд за два часа, и де Рамболь едва не отпрянул, так что Бланка поняла, что попала в цель. — Не столь недавно, как мы ожидали, благодаря мессиру Моклерку с его головорезами, но на все воля Господня.
— Нно… — де Рамболь явно был смущен. — Разве ваше величество не пользуется услугами кормилиц? Это куда как более полезно для здоровья дитяти, — добавил он важно, из чего Бланка заключила, что почтенный прелат интересуется современными науками, в частности медициной. Она пока не знала, как это использовать, но отметила про себя, как привыкла отмечать все, что видела и слышала в эти месяцы.
— Быть может, и так, ваше преосвященство, но своих детей я всегда выкармливаю сама. Это не займет много времени. Я надеюсь, мессир Тибо составит вам компанию до моего возвращения.
Тибо поднял голову и показал архиепископу два ряда крепких, белых и не очень дружелюбно оскаленных зубов. Архиепископ вздрогнул и пробормотал, что будет счастлив, и прочая, и прочая… Бланка приложилась к его руке, сама протянула руку вскочившему графу, мимоходом погладила гончую и вышла в прихожую вслед за Плесси.
Сделав шесть шагов по пустой комнате, она остановилась и протянула руку.
«Пора кормить Шарло» — это был тайный знак, которым Плесси давала ей знать о том, что прибыли срочные вести.
Плесси протянула ей маленький запечатанный листок. Бланка взглянула на печать и сломала ее. Затем развернула послание.
— Мадам… — маленькая дю Плесси говорила одними губами, беззвучным шепотом, который обе они разбирали так же ясно, как и громкую речь. — Что случилось, мадам? Все в порядке?
— Где Луи? — спросила Бланка, сминая письмо. Руки ее чуть подрагивали, и она стиснула их крепче, так, что бумага вонзилась в нежную, не знавшую мозолей кожу.
— Наверху, в своих комнатах, с братом Жоффруа. Когда я оставила их, брат читал проповедь… Что- то не так, мадам?
— Нет. Все хорошо. Кто-то видел, как вы получали это письмо?
— Нет.
— Хорошо. Я не стану сейчас кормить Шарло сама, позовите одну из кормилиц… Матильду… нет, лучше Крисси. Она, как мне кажется, здоровее, и Шарло ее больше любит.
— Но у Матильды больше грудь, мадам, и мэтр Молье говорит…
— Вы слышали, что я сказала, Жанна?
— Да, ваше величество…
— Так не спорьте. И проследите, чтобы Луи не покидал сегодня своей комнаты. Скажите, чтоб ждал меня, скажите, я приду, как только смогу. А теперь идите. Идите же, ну.
Плесси вышла, в тревоге оглядываясь на свою королеву. А та осталась стоять в прихожей, дергая уголки смятого листка бумаги и глядя своей доверенной даме вслед, пока та не скрылась из виду. Оставшись одна, Бланка подошла к камину, горевшему у противоположной стены (обычно зимой в Монлери его не топили, экономя дрова, но с приездом королевского семейства заведенный порядок был нарушен), и бросила письмо в огонь. Она стояла, глядя, как сгорающая бумага трепещет и бьется о каминную решетку, пока не осталась одна зола. И лишь тогда Бланка тяжело опустилась на скамью у камина, чувствуя, как тепло огня согревает онемевшие ноги. Отечность после родов так до конца и не прошла, ноги по-прежнему часто болели, особенно в такую сырую погоду, как та, что стояла в Шампани ранней весной. Бланка прикрыла глаза. Быть может, она поступила неправильно, не пойдя сейчас к Шарло и не приложив его жадный маленький ротик к своей груди. Обычно это успокаивало ее. Но он был самым шумным, крикливым и капризным из всех детей, которых она когда-либо вынашивала; он непременно стал бы вредничать и целиком завладел бы ее вниманием, а именно сейчас она должна была как следует поразмыслить. У нее было не более получаса на это, пока де Рамболь думает, будто она кормит своего сына.
А ей тем временем вновь предстоит придумать, как спасти себя и своих детей — ни больше, ни меньше.
Эти полчаса были, быть может, самыми длинными в жизни Бланки Кастильской. Когда они истекли, она встала, оправила складки на платье и локон смолянисто-черных волос, аккуратно уложенный вокруг лба, вслед за чем вернулась в приемный покой и спокойной улыбкой поприветствовала мужчин, вставших при ее появлении. Что ж, они не съели друг друга в ее отсутствие — она восприняла это как знак свыше.
— Мессир де Рамболь, — сказала Бланка, не садясь, и тон ее голоса, ровный и непреклонный, настолько не походил на прежнюю ледяную язвительность и насмешливую, нарочитую учтивость, что архиепископ Тулузский мигом вытянулся и насторожился, чутко уловив перелом в аудиенции. Он не был глупцом, о нет, — иначе его не прислали бы сюда. Бланка продолжала: — Обдумав претензии благородных пэров, я сочла их отчасти оправданными.
— Мадам! — потрясенно воскликнул Тибо, а архиепископ разинул рот и ту же захлопнул его, но Бланка даже не дрогнула.
— Однако благородные пэры не могут не понимать, что я не в состоянии выполнить их требования немедленно и беспрекословно, не уронив тем своего достоинства. Посему я прошу дать мне… — Она смолкла, словно бы в нерешительности, и опустила глаза, как будто гадая, сколь долгий срок может выторговать. — Дать мне четыре недели от сего дня, дабы без неуместной поспешности подготовиться к
