нравилось не меньше, чем расторопность.
Как и следовало предполагать, следующие несколько дней эта женщина не давала Лукасу спуску. Письма следовали каждый день, одно безумнее другого. Лукас не ответил ни на одно. С третьего письма месстрес Талита из Дассена стала называть его по имени – Лукас не удивился, хотя и не сомневался в Илье, ведь это было легко узнать у любого из слуг. Сперва месстрес Талита звала его «мессер Лукас», потом просто «Лукас», и, разрывая в клочки очередное послание, он дал себе зарок: прекратить всё это в тот день, когда она назовёт его «мой милый». До этого, к счастью, не дошло, хотя и легче не становилось: от проклятий Талита перешла к излияниям души, и уже в пятом письме каялась, что, долгими ночами вспоминая его слова, убедилась в их полной справедливости, что да, она непомерно горда, а далее следовали излияния жизненных обстоятельств, приведших её к этой гордыне, и прочее, и прочее… Последнее письмо, начинавшееся словами «Ваша жестокость лишила меня сна», Лукас даже не стал дочитывать. Крикнув Илье, он потребовал письменные принадлежности и написал первый и последний ответ – в три строки, где просил благородную месстрес Талиту из Дассена прекратить это безумие и оставить его в покое, иначе он будет вынужден сообщить о столь недостойном поведении её мужу.
Илье, получив приказ доставить письмо в дом Дассена, подозрительно обрадовался и умчался, сияя от счастья. Не возвращался он два часа – потом оказалось, что месстрес Талита писала ответ, а чем в это время занимался Илье, было легко догадаться по его донельзя довольной физиономии. Это послание месстрес Талиты Лукас порвал, не распечатывая.
– Вы так жестоки к ней, мессер! – осмелился заметить Илье, наблюдавший сей акт вандализма по отношению к высокой куртуазности. – А она в вас, кажется, влюбилась.
– Ничего подобного, – покачал головой Лукас. – Это просто оскорблённая гордость. Она-то привыкла воображать, что все мужчины от неё без ума. И не может поверить, что кому-то оказалась не нужна. А что сэйр как-его-там из Дассена, ты его видел?
– Нет, но Лорья говорит, он от пьянства уже света белого не видит, и её месстрес могла бы…
– Илье, я же сказал, – спокойно прервал Лукас. – Сказал, чтобы ты не лез к этой девчонке. Я неясно выразился?
Оруженосец перестал улыбаться и потупился.
– Я только…
– На конюшню. Выгребать навоз. На два дня.
Илье, как обычно, не посмел возразить, хотя и вышел с совершенно несчастным видом. Впрочем, мог бы уже и знать, что тронуть Лукаса таким образом невозможно.
Прошло ещё несколько дней. Южная зима нравилась Лукасу, и он отдыхал, большую часть дня валяясь в кресле с задранными вверх ногами и думая о том, о чём не думал очень давно. Это были приятные мысли, и его даже коробило то, насколько приятные. А потом, одним промозглым утром, когда с неба моросил не то дождь, не то мокрый снег и высунуться на улицу казалось поганее, чем лезть Ледорубу в пасть, Лукас бросил взгляд за окно и увидел Талиту из Дассена. Она стояла у ворот, вцепившись руками в прутья решетки, с откинутым капюшоном и без платка на голове, и не то дождь, не то снег скользил по её блестящим чёрным волосам. Её лицо было такой же твёрдой, застывшей маской, но в глазах сквозила мольба и, отчасти, безумие. Она выглядела невероятно одиноко – там, внизу, одна посреди пустой улицы, где не виднелось даже собак, маленькая, сгорбленная, бездомная и никому не нужная. Лукас долго смотрел на неё, потом отошёл от окна и, снова завалившись в успевшее стать любимым кресло, взялся за перо.
Ответа на это письмо она не прислала. И вообще перестала ему писать. А Илье больше не ходил со счастливым видом – то ли внял предупреждениям Лукаса, то ли ему дали от ворот поворот.
На следующий день Лукас отправился к Дороту. С момента его приезда в Турон прошло семь дней.
– Кофе? – ухмыляясь, с порога предложил старый плут.
– В другой раз, – обескуражил его Лукас, жестом отклонив предложение сесть. – Ты узнал то, что я просил?
– Конечно, мой многомудрый мессер. Марвин из Фостейна – знатный и известный рыцарь, славный воин, отличившийся во многих битвах, победитель множества турниров…
– О его победах на турнирах я наслышан, – перебил Лукас. – Я тебя о другом спрашивал.
– Живых близких родственников у него нет, он единственный сын и наследник покойного сэйра Роберта и единоличный владетель замков Фостейн, Голлоутон и Шепперд. С детства обручен с Гвеннет из Стойнби, что в нескольких милях западнее Фостейна, и как раз сейчас едет туда, чтобы наконец жениться на ней.
– Сейчас? – переспросил Лукас.
– Да, по приказу королевы. После войны он несколько недель провёл в Таймене, а теперь направляется в Стойнби.
– Это далеко от Турона?
– Смотря на каких конях, мой торопливый мессер. Я мог бы предложить…
– Чем скорее, тем лучше.
– Если вы воспользуетесь советом старого Дорота и выберите хорошую лошадь, то будете там на неделю раньше молодого Фостейна.
Неделя?.. Это больше, чем мне нужно, подумал Лукас. Сейчас вот хватило шести дней.
– Хорошо. Что-то ещё? Друзья, может, дальние родичи, с которыми он поддерживает связь?
– Ничего такого. Похоже, молодой Фостейн не особо любит компанию.
«А я люблю, – подумал Лукас. – И в его возрасте особенно любил. Мне без людей тошно становилось.
