Они промчались через нижний зал и оказались на улице, тёмной и пустой. Молодые ноги лорда Анастаса давали ему фору, но лихорадка её отбирала, и Линлойс нагнал его прежде, чем парень успел завернуть за угол. В спешке Линлойс схватил своего лорда за больное плечо – и когда тот вскрикнул от боли, вздрогнул, так сильно, будто почувствовал эту боль сам. Руку, однако, не разжал, и по всему было похоже, что идея насчёт подвала в его мозгу крепнет час от часу.
– Я пойду туда, – сказал Анастас, глядя своему соратнику в лицо ярко и мучительно блестевшими глазами. – Сейчас.
– Вы совсем с ума сошли! Это самоубийство, вы ранены, у нас нет людей!
– Мне не нужны люди. Я всё сделаю сам.
– Что сделаете?!
– Всё. Всё, что смогу. Том, – он заметил наконец своего нового соратника и, лёгким движением положив ладонь на плечо Линлойсу, посмотрел на Тома со смесью нетерпения и мольбы. – Как хорошо, что ты здесь. Задержи его… пожалуйста.
Линлойс не ждал подвоха, поэтому когда здоровая рука Анастаса с силой толкнула его, покачнулся и отступил на шаг.
– Задержи его! – крикнул Анастас и, развернувшись, бросился во тьму. Рука Линлойса рванулась за ним и остановила бы, если бы между нею и плечом юного лорда Эвентри не взвилось со свистом лезвие меча.
Линлойс замер, потрясённо уставившись на человека, которого так упрямо хотел убить. Человек стоял между ним и его лордом, дразня его кончиком клинка. Все подозрения, терзавшие верного вояку, обрушились на него с новой силой, и он с отчаянным рёвом рванул из ножен собственное оружие.
– Предатель! – забывшись, на всю улицу заорал Линлойс. Звонко столкнулись мечи, и Том выпалил, тяжело дыша:
– Ты сам предатель! Прекрати! Отпусти его! Он знает, что делает.
Они стояли друг против друга ещё несколько мгновений, скрестив клинки и взгляды.
– Он знает, что делает, – повторил Том, едва слыша собственный голос, срывающийся и хриплый. – Верь ему. Просто верь ему.
Энгус Линлойс опустил меч.
Оба они развернулись и посмотрели туда, где исчез их лорд. Там было темно и тихо, только кряхтел где-то пьяница, вывалившийся из дверей трактира.
«Почему я сделал это?» – подумал человек, много лет называвший себя Томом, и растерянно покачал головой.
Просто верь ему, просто верь.
Впервые с тех пор, как он принял это имя, Том почувствовал себя способным
Потом пришло утро, сырое и зябкое, и принесло оно с собой столько суеты и суматохи, сколько никогда ещё не видал городок Лакмор. Спозаранку к эрлу примчался гонец от лорда Индабирана, оповестивший о скором прибытии и расквартировании в городе отряда, которому настоятельно советовалось оказать всяческое радушие. Это известие немедленно проникло в город благодаря кухарке эрла, муж которой приходился братом трактирщику, и подняло страшный переполох. Кто-то в панике носился по улицам, кто-то шумно сетовал, кто-то настырно выпихивал из дверей своего дома малознакомых людей странного вида, а некоторые даже решили удрать из городка поскорее и, наскоро собрав пожитки, ринулись к околице…
Они-то и стали первыми, кто увидел бело-красное знамя Эвентри, реющее на вершине холма. И тот, кто дерзнул бы подняться на этот холм и встать под этим знаменем, увидел бы земли клана Эвентри – все земли, которые были у них отняты, но от того не перестали им принадлежать.
Дружный вопль раздался от подножия Лакморского холма и понёсся к городку. А там был подхвачен, сперва неуверенно, потом свирепо, и полился над равниной. И до тех пор, пока человек Индабирана не увидал из окон замка это знамя, не побелел и не затрясся, визгливо требуя у эрла немедленно убрать эту мерзость, каждый человек в округе стоял и смотрел на стяг Эвентри и думал о том, кто воздвиг его, призывая их под свою руку.
Анастас Эвентри был окончательно загнан в угол, потому он не собирался больше прятаться.
«Гилас, – думал Том, глядя на бело-красное знамя, трепетавшее на ветру, и думая о Том, Кто в Ответе за всё, – почему ты возложила это бремя не на него?»
И в тот же самый миг он услышал то, что могло бы быть ответом – если бы он не знал, что та, кто ему ответила, имела с Гилас общего не больше, чем он сам.
«
Он содрогнулся от её голоса, который, как всегда, услышал не во сне и не наяву. Было утро, первое утро нового дня клана Эвентри, и в это утро Том стоял среди взволнованной толпы, согнувшись пополам и обхватив голову руками, и слушал мягкий, насмешливый и бесконечно нежный голос Алекзайн.
Том разжал руки и понял, что стоит на коленях в грязи. Никто на него не смотрел. У них было на что поглазеть и без него.
Том стоял на коленях и чувствовал, что задыхается – от боли, от ужаса, от облегчения, от разочарования, от всего сразу.
«Какая же ты дура, Алекзайн, – подумал он с сумасшедшей улыбкой – и добавил, зная, что она не услышит, потому что он, в отличие от неё, не умел влезать в её мозг и разрывать его изнутри: – Спасибо тебе, дорогая».
Теперь он знал, где искать Адриана.
Гилас, до чего же он глуп – он, а вовсе не она, – что не догадался раньше.
Том вновь посмотрел на знамя Эвентри. И мысленно попрощался с тем, кто воздвиг его на этом холме.
«Я уйду сейчас, милорд. Но я приведу его к вам. Приведу… обратно. О, простите. Прости меня, мальчик, во имя всех богов, за то, что я его от тебя забрал. Но я исправлю это. А потом исправишь ты… что сможешь», – подумал он и поднялся с колен.
4
Хлопнуло окно. Адриан вскочил. Рамой прищемило занавесь, и она криво свисала с подоконника. В стекло барабанил дождь. Адриан подошёл к окну и дёрнул раму на себя. Занавесь скользнула вниз, задев его руку. Она уже успела намокнуть.
Он стоял какое-то время, позволяя дождю хлестать его по лицу. Потом закрыл окно.
И вернулся.
– Баттия Роса, – сказал Адриан вслух. Он не знал, как правильно ставить ударения, но звучало как будто знакомо. Даром что он не понимал ни слова – ни из того, что читал, ни из того, что говорил.
Что ничуть не меняло дела.
Он никогда не любил читать, но ему всегда нравились книги. Нравилось трогать их, разглядывать корешки – не картинки, выглядевшие порой так, будто их рисовал одержимый бесом, а именно корешки, грубые, пахнущие кожей, смолой и краской. Нравилось трогать бумагу, водить пальцами по буквам – иногда они казались тёплыми на ощупь. Читать он тоже пытался, конечно, но редко понимал написанное, даже если оно было на его родном языке. Местр Адук – жрец Гвидре, занимавшийся воспитанием детей лорда Эвентри, – уделял грамоте не слишком много внимания. Его больше заботило верное разумение сущности вещей телесных и духовных, и родители Адриана были вполне согласны с таким подходом. В самом деле, не книгочеев же и не монахов они готовили из своих сыновей. Ричард и Анастас ничего не знали и знать не хотели, Адриан хотел знать, но всё равно не знал, а Бертран… Бертрана не успели обучить грамоте, но в
