Освещенный солнцем, город лениво вступал в воскресенье. Несмотря на ранний час, заметно припекало. Немногие прохожие держались в тени домов.
Как сильно разнится публика, дефилирующая по крымским городам! В Евпатории контингент смахивает на младших научных сотрудников. В Севастополе преобладает нечто военно-морское и командировочное. В Ялте можно встретить кого угодно — от товароведа до директора овощной базы. Далее к востоку, не считая пионеров «Артека» и писателей Коктебеля, ранг публики выравнивается. На отдыхе в Феодосии — полновесные представители простых трудящихся. И, наконец, в Керчи те же трудящиеся — уже не на отдыхе.
После лихорадочной экзотики курортов здесь веяло чем-то полузабытым. Сегодня Керчь отдыхала; но чувствовалось, что в отличие от Ялты недавно она и работала.
Погранзастава размещалась далеко от порта, на тишайшей пыльной улице. Дежурный долго не мог взять в толк, чего мы хотим.
— «Юрий Гагарин»? — недоумевал он. — Ну? Так зачем вы пришли?
— За «отходом», — твердо сказал Саша. — И «приход» зарегистрировать. Печать поставить.
— Мы печать не ставим. Вы, теперь куда?
— В Азовское море.
— Ну идите… Никакого отхода не нужно.
Мы, конечно, знали: Керчь — последний пограничный пункт на пути «Гагарина». Тем не менее в предлагаемую свободу не верилось. Мы вели себя, как два щегла в канун Дня птиц: дверца открыта, вылететь хочется… нет, страшно. В душе восхищаясь коварством сержанта, мы тупо требовали своего: «отхода», «прихода», печати.
Офицер, которого по настоянию Саши вызвал дежурный, подтвердил: идти можно когда угодно, и в Азовском море — куда угодно. Никаких контрольных сроков, никаких печатей. Хочешь — иди днем, хочешь — ночью; не хочешь — стой где хочешь.
Офицер усмехался в гречневые усы: ему льстила наша растерянность. Она показывала, насколько надежно нас вышколили его коллеги из Очакова, Железного Порта, Черноморска, Евпатории, Севастополя, Ялты и Феодосии. Я в последний раз оглядел серые кубы казармы и учебного корпуса, асфальтовые дорожки, жестяные призывы нести службу бодро — весь одновременно и уютный, и безликий мирок стандартной заставы.
Впереди была вольница внутренних вод. Странно: даже грустно немного.
После заставы Саша, разумеется, зашел на почтамт. Телеграммы не было.
Мы еще около часа бродили по Керчи. Город не блистал архитектурным излишеством. О былом величии столицы Митридата Эвпатора, грозного соперника Рима, ничто не напоминало. А ведь я знал, что вся земля, на которой стоит Керчь, изрыта древними гробницами; что в археологии существует специальный термин «керченские древности»; в Очакове и Одессе когда-то процветал даже промысел по их подделке, высшим достижением которого явилась продажа братьями Гохман — и не куда-нибудь, а в Лувр — фальшивой «тиары Сайтафарна»… Нельзя, кажется, назвать ни одного века, когда бы на склонах горы Митридат не шли бои за господство над Керченским проливом, не лилась кровь; и наш XX век, во время прорыва Эльтигенского десанта, превзошел в этом отношении все предыдущие. Но сейчас тут стояла тишина. Зеленые улицы дремали. Я обратил внимание на прелестную деталь — открытые двери магазинов были затянуты для защиты от мух рыбацкими сетями с мелкой ячеей.
На борту «Гагарина» шла обычная предстартовая сумятица. Нужно было долить горючего в баки, набрать пресной воды, докупить продуктов… Сломленная переменой планов, команда работала неохотно. Оппозиция в лице Дани и судового врача то и дело уединялась в каюте, не подозревая, по-видимому, что на палубе их прекрасно слышно.
— Ше ж спи до двенадцати?! — возмущенно шептал мастер по парусам. — Ше за дела, Сережик?!
— Логично. Сколько гнать можно? Чшшш?…
— Скажи ему ты, Сережик. А то я за себя не ручаюсь.
— Лучше ты скажи… Ничего, Даня, не выйдет. Эти двое за него же всегда!..
«Эти двое», то есть мы с Сашей, грустно помалкивали. Данилыч делал вид, что ничего не замечает. На мой взгляд, шкипера все-таки можно было понять. Нарушая планы дня, он оставался верен основной идее похода. Он спешил на Волгу. Жаль, что города так мимолетно исчезают за кормой — не успеешь и разглядеть; жаль, что капитаном как будто владеет одна мысль — «идти, пока идется»; но иначе яхта вряд ли уже была бы здесь, на пороге Азовского моря.
Но сейчас происходило, надо признать, нечто странное: четкого маршрута, например, не было.
— По обстоятельствам, — сказал Данилыч. — К вечеру выйдем из пролива; может, станем заночуем, может, ночью пойдем…
— Восточным берегом пойдем или западным?
— Разумеется, восточным!.. А может, и западным.
Все это начинало отдавать неразберихой. Вдобавок ко всему около полудня задул сильный норд-ост. Выход «Кометы» сообщения Керчь — Жданов, стоявшей недалеко от «Гагарина», в связи со штормовым предупреждением был задержан.
— Давайте я хоть карту Азовского моря на «Комете» пойду перерисую, — хмуро предложил врач- навигатор.
— Зачем? Что, у нас карт этого Азова нет?
Карт Азова было две: одна — восточной части моря и одна — Таганрогского залива. Западная часть отсутствовала.
— Так что, не нужна карта? Не идти?
— Как хочешь, вот оно. Тебе надо — иди…
«Гагарин» наконец отвалил от причала. Карта была срисована наполовину, ветер крепчал. Сразу по выходе из порта стало неуютно. Резкая встречная волна пенилась и кипела даже в проливе; стуча мотором, яхта с трудом пробивалась вперед.
Прошло часа полтора.
— Что будем делать? — неожиданно прокричал шкипер.
— Что «что»?..
— Ну так… сделаем, как вы хотите. Можем где-то стать, можем и вернуться… Давайте вместе решать.
Момент для дарования демократических свобод был выбран крайне неудачно. Кто-то предложил ночевать в проливе, другой — в море, третий — за мысом… Данилыч на все соглашался.
— Как хотите… я имею в виду… как хотите.
Команда была в недоумении. Дисциплинированный Саша интересовался, куда же все-таки править.
Слабость капитана объяснялась болезнью: вид у Данилыча был все еще неважный. Я почувствовал, что нужно вернуться, и постарался внести это предложение максимально твердым голосом. Никто не возразил. Саша тут же повернул руль. Мы быстро проделали обратный путь по ветру и вскоре бесславно стояли у того же причала, под сенью той же зловещей горы Митридат. На задержанной «Комете» ехидно засмеялся вахтенный.
День был изломан и на две трети выжит. Потянулась цепочка мелких неудач: Даня из-за какой-то ерунды снова «поцапался с батей». Сергей хотел позвонить в Одессу, но пришел ни с чем. Я безуспешно ловил бычков, у Саши впервые пригорел ужин… Мы молча поели и сразу улеглись.
После заката ветер еще усилился. Я лежал в темноте на крыше каюты и думал о том, что путешествие — любое путешествие — похоже на пьесу. Ты и автор, и актер на первых ролях, и зритель. Природа и история местности — тема, сырой материал; погода, пограничники, некстати подвернувшаяся мель создают канву, внешние коллизии; но от тебя и твоих спутников зависит, приобретет ли действие связность — или рассыплется. Черт бы побрал нашу нудную, несценичную, неталантливую ссору; и черт бы побрал уважаемого шкипера! Сегодня он погрешил против драматургии. Конец пути по Черному морю требовал отдыха, паузы, антракта.
