Глава без номера
Данилыч наш улов высмеял. С точки зрения бывшего очаковского рыбака, бычки были делом нестоящим. Зато шкипер внимательно осмотрел камыши Малого Дзендзика, где безмятежно тянули сеть две лодки, и велел Дане «приготовить снасть»…
Но это так, к слову. То, о чем говорится в этой главе, произошло значительно позже, в последние дни путешествия, на Волге. Даже не «произошло», а происходило; да и сейчас происходит. И не только на Волге — на Дону, на Черном и Азовском морях, повсеместно.
Просто на Волге это явление наиболее заметно. Речь идет о браконьерстве.
Последние дни путешествия мы провели на Волге, спускаясь от Волгограда к Астрахани.
Это были чудесные дни. Цель путешествия достигнута, спешить больше некуда. Легкая тоска по дому — и легкая ностальгия по лежащему позади пути, сладкая грусть окончания, от которой лишь ярче становятся и чудеса, и быт дороги.
Нижняя Волга хороша. Могучее русло окружено сплетением боковых уютных проток, для ночевки всегда найдется тихий затон, ночи тихие, немного душные, и мы подолгу сидели на палубе в чернильной тьме, вспоминали наш путь, пели — способность Волги катализировать песенный порыв давно известна.
Но иногда нам мешали. В темноте раздавался треск подвесного мотора, потом замолкал, легкий удар по борту яхты — и хриплый голос:
— Грязь нужна?..
Данилыч включает фонарик; луч выхватывает два-три лица, иногда это страшные испитые рожи, а иногда лица как лица, хотя и принадлежат они браконьерам. Следует добавить: профессиональным браконьерам.
Браконьерство бывает любительское, профессиональное и государственное. С медицинской точки зрения человек, выпивший рюмку вина, может считаться начинающим алкоголиком; точно так же рыбак, поймавший карасика меньше установленного размера, со строго юридической точки зрения браконьер.
Простейшая стадия браконьерства — бытовая. Веселая компания выехала к реке и ловит раков в период линьки. У них нет ни рачниц, ни наживки — только пиво, под которое раки хорошо идут. Эти горожане, эти лопухи о запрете чаще всего и не знают. Ну, может, кто-то краем уха слышал…
— Ребята, а ведь мы браконьеры! — говорит такой знаток. Это шутка: остальные смотрят на добычу, которая легко уместилась в кепку Вити Гвоздика, юноши с головой удивительно скромных размеров, и смеются. Больше всех довольны дамы: они гордятся своими мальчиками, своими добытчиками, своими секачами.
Антиподом глупой компании является старик бакенщик. Он хорошо оснащен, а главное, «знает места». Знает бакенщик (егерь, охотовед, сторож лодочной станции) и то, что ловить сетью нельзя; но даже в шутку браконьером себя не считает.
— Дед ловил, и я буду, — говорит несознательный сторож, а биолог с высшим образованием строит кривую популяции, из которой следует одно: не надо на корм скоту губить плавни.
В целом они правы. У деда-рыбака сеть с крупной ячеей. Молодь он сам выпустит, надеясь поймать подросших судачков осенью. Егерь подстрелит десяток ворон, каждая из которых уничтожает недосиженных яиц кряквы больше, чем поместилось бы в сапогах егеря, наполненных к вечеру болотной жижей. Ни один кабинетный боец за среду не заинтересован в охране дичи и рыбы больше этих людей; их неправедная охота никогда не переходит в хищничество из-за весьма прозаического мотива собственности: это же мое! Что ни говорите, а профессионалы в любом деле полезны; дать бы им власть над химическими предприятиями — всю бы страну рыбой накормили.
Но все общее, а значит, все ничье — так рассуждает самый страшный браконьер, лишь немного перевирая, вернее, перенося на несвойственную ему почву вольной охоты принцип нашей недавней государственности. А может, и не рассуждает — он так воспитан, а это куда важнее. И не случайно в Казахстане сквозь борта грузовиков течет кровь сайгаков, грудой сваленных в кузов, и не случайно плывут вниз по Волге трупы осетров со вспоротыми ради икры животами.
Волжские браконьеры называли «грязью» черную икру. Самого осетра они зовут Курносым. Продавали «грязь» дешево: втрое, иногда и вчетверо дешевле госцены. Но мы так ни разу и не купили.
Сначала собирались. Почему бы не привезти домой банку-другую? Каждый из нас — не ханжа и не святой; когда «грязь» предложили впервые, покупка не состоялась только потому, что икра была свежепросоленной и до Одессы могла не достоять.
Кстати, самого Курносого браконьеры не предлагали, и на то были особые причины.
Фарватер Волги широк. Днем вода становится белой от непомерной яркости солнца, над водой струится дымка, и в этом ослепительном мареве труп осетра можно заметить метров за сто, не дальше. В течение дня мы замечали одного-двух; однажды пять. Ширина Волги в тех местах не меньше километра. Так сколько плывет по всей реке?
И примерно треть плывет со вспоротыми животами.
Волжскому браконьеру нужна «грязь», сам Курносый ему без надобности. То есть он бы его взял, но ведь есть и рыбоохрана. Выскочит из протоки рыбоохранный катерок — куда с Курносым? Выкинешь — поплывет, сразу увидят. Сядешь. А «грязь» тяжелая. Стеклянная банка с икрой тонет сразу. Бульк!..
Поэтому Курносого потрошат, а тело выкидывают, не дожидаясь следствия.
Издали труп осетра похож на корягу — до полутора метров длиной, больших мы не видели. Вблизи можно разглядеть дыру в брюхе, в которой плещется вода. И когда мы на все это насмотрелись, покупать икру расхотелось.
Жалеть осетра трудно, он не вызывает жалости. Легко жалеть теплокровное животное — собаку, лошадь, какого-нибудь симпатичного бурундука; и даже в физиономии иной рыбы, в том, как разевает рот карась, можно усмотреть нечто человеческое. И, соответственно, умилиться. Курносый умиления не вызывает: он слишком велик, силен, а главное — чужд человеку. Он слишком древен.
Древность осетрового рода в доказательствах ихтиологов не нуждается, на него достаточно взглянуть. Удивительное рыло; акулий рот, рот на животе; странные ряды шипов, хрящеватых наростов на спине. Эти шипы какие-то ископаемые, они наводят на мысль о динозаврах; говорят, что любая царапина от такого шипа быстро загнивает. А в целом Курносый красив, вернее дивен: и красив и страшен.
После убийства осетр не нужен не только человеку, но, по-видимому, и природе. Эти трупы даже чайки не клюют, хотя иногда на них садятся. В чем тут дело — не знаю; возможно, слишком плотная кожа. Достался бы хоть ракам, но раки на поверхность не поднимаются.
И нелегко ответить на вопрос — что тут можно сделать?
Можно усилить рыбоохрану. Даешь каждому браконьеру по рыбинспектору!
Знаете, что из этого единственно выйдет? Подорожает икра.
Значит, нужно браконьера перевоспитать.
Ну а кто этим займется? Порядочные люди, живущие у воды, браконьера не так уж и осуждают. Рядом рыбколхоз, он тоже добывает Курносого, однако икру и балык увозят подчистую, и куда, тоже понятно. У браконьера хоть разживешься. Когда человек сидит у реки и видит рыбу, ему хочется ее есть. И это правильно: рыбу нужно есть, в ней много фосфора.
И даже если взрастить поколение граждан, у которых икра будет вызывать аллергию, останутся те осетры, что плывут по Волге с нераспоротым брюхом.
За спуск в воду отработанного горючего на Волге положен суд. Возле ГЭС имеются боковые каналы
