И пусть в хате все будет по-другому…
Она сорвала старенькие занавески с окон. Вытащила из сундука пахнущие нафталином тюлевые шторы и повесила их. Постелила на комод новую скатерть.
В горнице стало светло и празднично, все готово к приходу Матвея.
А его все нет.
Первый час… Неужто еще заседают?
Залают соседские собаки, Клавдия выскакивает во двор и вглядывается в густую тьму. Прислушивается.
Сердце бьется шибко… шибко… Ночь еще по-летнему теплая. Спят хаты, спят улицы и переулочки. Спит, не движется темная речка, отражая мохнатые звезды. Заснули ракиты над рекой.
Спят люди, спят…
Только вон там, на пригорке, не гаснет огонек. Его можно увидеть, если взобраться на скамейку у калитки…
Там Матвей…
Интересно, сказали ему, что она хлеб от дождя уберегла?
…Разбудив ночную тишину, чей-то высокий девичий голосок пожаловался:
«Будто про меня поют», — подумала Клавдия.
Наверное, молодежь собралась на своем заветном местечке у запруды. Когда-то и она, Клавдия, туда бегала.
Вот и другой, более резкий, на низких нотах забористый голос прокричал, споря с первым:
Печальной свирелью запел первый голосок:
Умолкли девичьи голоса. Наплыла тишина.
Дремлет деревня…
«Красота не в поле травка, я за ней не сбегаю», — повторила про себя Клавдия… Сколько про красоту песен поют, а вот ушла ее, Клавдии, красота… Ушла, слиняла. Стало страшно. Да и за что ее, такую-то, любит Матвей? Померещилось ей это. Учительница моложе, красивее, образованнее. Вдруг не придет?
Клавдия вернулась в горницу. Подошла к комоду и пристально глянула в зеркало. Морщины под глазами, на лбу… А если он посмеялся над ней?
Нет, не такой Матвей человек.
— Придет он! — сказала она громко той, что пытливо смотрела на нее из зеркала.
Вот лицо блестит. Где-то у Вали была пудра. Клавдия достала из нижнего ящика комода коробочку.
Стукнула калитка… Шаги… Пришел! Но как же она не слышала лая собак! Скрипнула дверь. Клавдия с загоревшимся от радости лицом оглянулась. Коробка с пудрой выпала из рук, оставляя белый хвостатый след на платье.
— Ты?! — вырвалось само собой.
На пороге горницы — Геннадий.
Они так и стояли, не двигаясь, она у комода, он на пороге, не отрывая взгляда друг от друга.
«Ой, господи, да зачем же это его принесло?!»
Тот же Геннадий и не тот. Прожила с ним более десяти лет, а сейчас только разглядела. Неужто она когда-то считала его красивым мужчиной? Сам рослый, а голова узкая, словно сплюснутая. На городских хлебах он не то что раздобрел, а обрюзг как-то. Под глазами мешки. Пил, поди, много. И усы отпустил. Как у кота. Зачем ему усы понадобились? А глаза пустые. Недаром Ольга звала его белоглазым. Пиджак чудной — клетчатый, ровно кофта с чужого плеча. Штаны на коленях пузырятся. Видать, не очень его там обихаживали. Но зачем он пришел?..
А как же Матвей?! Как же Матвей?!
Виновато-добродушная улыбка, с которой вошел Геннадий, медленно сползала с его лица. Он перевел взгляд с Клавдии на стол. Его толстое, с крупным носом и яркими, точно вывороченными, губами лицо насупилось.
Он молча снял кепку и, не глядя, привычным движением повесил ее на гвоздь. Поставил в угол обшарпанный чемодан и направился к Клавдии.
— Ну, здравствуй, женушка, — Он не улыбнулся, а как-то оскалил зубы.
Она медленно отступила. Остановилась за столом. Страх перед ним, столько лет державший ее, как держит липкая паутина муху, — этот противный до дрожи в коленках страх снова опутал ее.
Но она не хочет, не должна подчиниться этому противному страху.
Судорожно билась мысль, ища хоть маленькую лазейку.
— А где же твоя вдовушка? — Ах, какое ей дело до вдовушки. Лишь бы на минуту отвести разговор, лишь бы успеть что-то придумать.
— Ты про что?
— Сам знаешь! Про вдовушку. Она бросила тебя или как?
Он молчал. Ага, заметались белесые глаза. Значит, в точку попала.
— Про вдовушку тебе наболтали. — Геннадий тяжело опустился на стул, подле стола. Вытащил из кармана смятую пачку «Беломора».
Клавдия с острой ненавистью подумала: «Ишь, расселся, как хозяин». От этой мысли заломило в висках.
— А ты кого ждала? Может, меня? — Геннадий кивнул на стол, заставленный тарелками и едой.
— Женщины собирались прийти… Марья обещала… — пробормотала Клавдия, а у самой холодок по спине. Вдруг Матвей зайдет, увидит Геннадия. Тогда все пропало. Только не это. — Ты зачем сюда пришел? Чего тебе надо? Не писал… Люди сказывали — женился, а теперь припожаловал. Ну и иди к ней. Я ведь вам не мешала. — Клавдия говорила, захлебываясь словами, пугаясь собственной смелости. — Ну и езжай к ней, езжай. А я и одна проживу. Одна… это мой дом, и ты не имеешь полного права… не имеешь…
— Чего не имею? — в голосе знакомые раскатистые нотки.
Липкая паутина опутала горло, и Клавдия уже робко, неуверенно проговорила:
— Дом-то мой, хоть кто скажет…
