миночки, чтобы каждый сантиметрик осколочками проткнуть и усеять. Это большая наука. Я же не из пушек по дотам долбаю, чтобы кучность соблюдать. Мое дело живую силу противника выкосить. Надо будет, и кучно долбанем, это для нас самое простое. Только он мое молчание неправильно воспринял. Стоит у меня за спиной и каркает. Мы по духам огонь ведем, а он каркает под руку! Я от этого даже ошибку в расчетах допустил — промазал разок, и от того в сильную ярость пришел. Короче говоря, пообещал я ему в сердцах вместо каски на башку опорную минометную плиту надеть. Ушел он. Ожидай и ты теперь. Он тебя тоже при случае цепанет, повод имеется.
— Да ладно, переживу. — Андрей небрежно махнул рукой. — А с комбатом я полностью согласен. До меня только сейчас по-настоящему дошло. Хорошо, что все обошлось. А ведь действительно могло быть и по-другому, залетел бы под трибунал вместо почетных геройских похорон. — Он покачал головой. — Выходит, что улыбнулась мне судьба по всему диаметру.
Андрей вернулся на позицию. Осторожно переступая через спящих на дне окопов бойцов, он прошел к бэтээру, из открытого люка которого слышались звуки тихо играющей гармошки. Андрей заглянул в открытый десантный люк. Внутри сидели Горчак и Ричард. Горчак смотрел в листок со словами песни, к которой подбирал мотив, а Ричард говорил ему:
— Здесь надо динамичнее играть, быстрее, значит.
— Чего разучиваем? — спросил Андрей.
— Новую песню. Как называется, не знаем.
— А кто ее поет?
— Да якая-то «Машина времени», — ответил Горчак. — Я до армии про таку не слыхав. Но писня дуже гарна, от послухайте. Мы трошки уже ее сладили. — Горчак негромко пропел один из куплетов:
— Слышал я эту песню, — сказал Андрей. — Хорошо у тебя получается, только действительно надо чуть быстрее темп взять.
— Тут одно словечко имеется, незнакомое. Что это за цвет такой — ультрамарин? — поинтересовался Ричард.
— Ярко-синий, — ответил Андрей. — Чего не спите? Всю ночь духов караулить придется.
— В полку отоспимся. Операция, вероятно, скоро закончится, — ответил Ричард.
— Вероятно, — согласился Андрей и пошел на свое место в окопе.
Самому ему после выволочки, устроенной комбатом, не спалось. По спине нет-нет да пробегал холодок от возможной, но благо несостоявшейся перспективы развития событий, которую ему ясно обрисовал комбат.
Заблаговременно до наступления темноты он приказал стоявшему недалеко Ложкину:
— Поднимай народ. Пока очухаются, как раз темнеть начнет.
Окопы снова ожили. Бойцы медленно вставали, продирая глаза и поливая на головы из фляжек.
— Ух, ух, — мотая головой, рядом поднялся Рябов. Он умылся, поливая из фляжки водой в ладонь, и вытер лицо панамой. Вытащив из кармана галету, он разломил ее пополам и сунул одну половину в рот. Пожевывая, он отхлебывал воду из фляжки. — Лучше бы сухарей дали, — говорил он. — Они хоть и твердые, а все равно хлеб. А это что за фуфло? — он откусывал от галеты. — Как жмых. Из соломы, что ли? Мы же не космонавты, чтоб всякую погань жрать для испытания. Вот сала кусок я сейчас испытал бы! Тьфу! — он выплюнул недожеванную галету за окоп.
Разгоняя сумерки, вверх полетели первые осветительные мины, возвращая зрению окружающее пространство. Потекло время напряженного ожидания. Бойцы не переставая всматривались в низину, выискивая хоть какое-нибудь заметное движение. Перевалило за полночь, но кишлак так и не подавал признаков оживления. Подошел Шестак.
— Может, не пойдут сегодня? Как думаете, товарищ старший лейтенант?
— Может, и не пойдут. Но вообще должны бы. Территории за ними мало осталось. Дальнейшее сопротивление — гибель. Не расслабляйся. Иди бойцов проверь, чтоб не дремали.
— Я уже всех обошел. Ржут, анекдоты по десятому разу пересказывают. Новых взять неоткуда, вот старые вспоминаем. Может, вы какой новый знаете?
Андрей вспомнил анекдот, услышанный им в поезде:
— Едет, значит, узбек на осле по дороге. На перекрестке его гаишник останавливает и говорит, куда, мол, прешься?! Тут движение грузовому транспорту запрещено! Плати штраф! А узбек отвечает — я на легковом еду, смотри, показывает на осла, морда, как у «Москвича». Гаишник говорит — сейчас проверим. Наклонился, посмотрел ослу под брюхо и сказал — все равно с тебя штраф за то, что ты на «Москвич» кардан «МАЗа» поставил!
Все стоявшие рядом засмеялись и стали по цепочке пересказывать анекдот. Окопы постепенно оживились.
Андрей смотрел на кишлак и ощущал некоторое беспокойство, как предчувствие, оно вызывало повышенное напряжение в сознании и обостряло зрение, уставшее до состояния, граничащего с галлюцинацией. Поэтому он периодически резко закрывал и открывал глаза, потряхивая головой, и подносил к носу пузырек с нашатырем.
На часах было около трех утра, когда по батарее и позициям взвода духи открыли сильный огонь. Пули со свистом дробили камни на бруствере, прошивая темное пространство трассерами, которые, ударяясь и сплющиваясь, отлетали вверх. Падая, они иногда догорали уже на земле или в окопе, источая ярко-красный огонь горящей начинки. Одна из пуль рикошетом от камня скользнула по каске, отчего голова Андрея резко дернулась, как от удара молотком.
Проинструктированные бойцы пережидали обстрел, пригнувшись за бруствер, не открывая огня. Минометчики сразу ударили по огневым точкам. В это время по полю быстро побежали несколько многочисленных групп людей, стрелявших на бегу в сторону их позиций. Бойцы открыли огонь из всего оружия. В свете установленных на бэтээрах прожекторов по отведенной зоне заработали пулеметы. Минометная батарея перевела огонь в низину, покрывая частыми разрывами всю площадь. Ближняя группа бежала по сектору огня взвода, стремясь достигнуть узкого места арыка, где когда-то перескочил их подбитый БТР. Но огонь взвода был настолько плотен, что бегущих и стреляющих внизу становилось все меньше. Андрей видел, как те, кто смог переправиться через арык по всей его протяженности, выбирались из него и бежали в сторону горы, тут же попадая под огонь взвода Дирижера. Оказавшись внутри этого смертельного стреляющего круга, они снова бежали к арыку и прыгали в него, стараясь схорониться за его невысокими насыпными берегами.
Когда огневые точки в кишлаке умолкли и стало ясно, что по низине уже никто не бежит, стрельбу прекратили. В небо по-прежнему летали только осветительные мины.
Андрей посмотрел на часы.
— Сколько прошло? — спросил Шестак.
— С начала бегов — двадцать семь минут. — Андрей снял каску и в мерцающем свете стал рассматривать вмятину от пули.
Шестак, глядя на каску, по-хозяйски сказал:
— В полку заменим.
— Молотком отстучу. Пусть на память след останется.
— Не-е-е, — протянул Шестак. — Плохая примета, говорят, пули притягивать будет. Надо заменить.
— Ну, как скажешь, — Андрей аккуратно положил ее на бруствер. — Тогда просто сохраню. Ведь жизнь как-никак спасла.
Постепенно дым и пыль от разрывов рассеялись. Все замерло. В свете мин угадывались
