Андрей вкратце рассказал ему об обстоятельствах гибели Шестака. Барсегян сокрушенно покачал головой и, положив руку на плечо Андрея, сказал:
— Ладно, брат, иди к своим, собирайтесь. Надо засветло назад к позициям вернуться, потом в рапорте все изложишь. Твой взвод замыкает колонну роты.
Андрей вышел к дороге. Бойцы взвода стояли у бэтээров. Горчак с Рябовым занесли Шестака в БТР. Горчак, стоя у открытого десантного люка, вздохнул и тихо сказал, глядя в люк на лежащего Шестака:
— От, Петруша, назад на позицию в своем бэтээре поедешь. Мы тебя в общий не отдали. С нами, друже, поедешь. — Из его глаз полились крупные, как и он сам, слезы.
— По машинам! По машинам! — пронеслась команда вдоль колонны.
— Взвод, по машинам! — крикнул Андрей, забираясь в люк.
Пропустив вперед всю технику, их БТР медленно пополз по дороге в конце растянувшейся колонны. Бойцы молчали. Горчак сидел, держа голову убитого друга на своих коленях, и молча плакал, положив ему на грудь свои большие ладони, точно стараясь согреть его остывающее тело.
Андрей смотрел вперед на красное закатное солнце и горы, залитые алым светом угасающего небесного костра. Смотрел, воспринимая жизнь такою, какой она была в окружающем его пространстве, не задавая более себе вопросов, в ответах на которые уже не нуждался.
БТР подъезжал к началу уходившего в склон горы ущелья, в котором еще несколько часов назад они вместе с Шестаком побили духов. Ущелье, по мере приближения, все больше раскрывало свое темнеющее каменистое жерло, изнутри которого через прицел гранатомета на них смотрела судьба.
Закат погас одновременно с грохотом и треском разрывающейся брони.
Андрей не чувствовал, как израненный осколками Мамаджонов выволок его через десантный люк и оттащил в кювет.
Ехавшие впереди экипажи сразу вернулись, но спасать больше уже было некого. БТР пылал, помогая слабеющему закату продлить последний день одного месяца, прожитого на войне.
Жизнь Андрея надолго перекочевала в больничные палаты, по времени разделившись на отрезки между операциями. Но она продолжалась, складываясь из невидимых квадратиков. Всякий раз, когда ему казалось, что больше уже нечем, да и незачем выкладывать дощечку, квадратики появлялись вновь, заставляя его снова и снова собирать мозаику своей судьбы, одной из многих тысяч, перетертых войной.
По состоянию здоровья службу пришлось оставить. Со временем все наладилось. Живет он в двух часах езды от столицы, работает на большом предприятии. У него прекрасная жена и две дочери.
Недавно ему исполнилось пятьдесят. Мамаджонов прислал поздравительную телеграмму из Австралии, где он давно и прочно обосновался. На юбилей приезжал Василий Бочок, который все же дослужился до полковника и вышел в отставку, поселившись с семьей под Ярославлем.
Про Блинова, Вавилкина и Барсегяна известно лишь то, что они остались живы.
Люди разлетелись, как осколки, затерявшись в потоке времени и событий.
Каждый год, в один из летних вечеров, Андрей выпивает дома стопку водки и снимает с полочки ту самую гармонь, оставленную Горчаком на его кровати. Он садится на диван, курит и молча нажимает на кнопочки, слегка растягивая мехи.
Давно закончилась эта война, забрав с собой жизни павших, изранив души выживших, полыхнув в них однажды черной зарей.
