– Хотелось бы мне увидеть Созертон до того, как вырубят деревья, увидеть усадьбу такой, какая она сейчас, какой была с давних пор. Но, наверно, мне это не удастся. – Ты никогда там не была? Ну, конечно, у тебя не было случая. И к сожалению, верхом туда далеко. Надо нам что-нибудь придумать.
– Это не важно. Когда я его наконец увижу, ты мне расскажешь, что в нем изменили.
– Как я понимаю, Созертон старинная усадьба и не лишена величия, – сказала мисс Крофорд. – Она в каком-то определенном стиле?
– Дом построен во времена Елизаветы, он самый обыкновенный, кирпичный, обширный, тяжеловесный, но внушительный и со множеством хороших комнат. Расположен он неудачно, в одном из самых низких мест парка, и оттого его неудобно переустраивать. Но роща прекрасная, и есть ручей, который, надо полагать, может очень послужить к украшению усадьбы. Я думаю, мистер Рашуот совершенно прав, намереваясь придать ей современный вид, и нисколько не сомневаюсь, что все будет сделано наилучшим образом.
Мисс Крофорд слушала его уважительно и сказала себе: «Как прекрасно воспитан человек, он отлично вышел из трудного положения».
– Не хочу навязывать мистеру Рашуоту свое мнение, – продолжал Эдмунд, – но если бы я переделывал усадьбу на новый лад, я бы не стал доверяться чужим рукам. Пусть бы у меня получилось не так красиво, зато по моему собственному вкусу, и не разом, а постепенно. Я предпочел бы мириться с собственными промахами, а не с чужими.
– Вы-то, конечно, знали бы, чего хотите, а вот мне это не подходит. Не могу я в таких делах ничего ни представить заранее, ни измыслить, мне подавай все готовое; и будь у меня собственная усадьба, я была бы премного благодарна любому мистеру Рептону, лишь бы он взялся за это и с помощью моих денег навел там всю красоту, на какую способен; и покуда он все не закончит, я ни разу ни на что и не гляну.
– А для меня такая была бы радость видеть, как все постепенно меняется, – сказала Фанни.
– Ну, да, так уж вас воспитали. В мое образование это не входило, и единственный подобный урок, преподанный мне далеко не самым любимым человеком, показал мне, что постепенное переустройство поистине мученье. Три года назад адмирал, мой достопочтенный дядюшка, купил небольшой дом в Туикенеме, дабы нам всем было где проводить лето. И мы с тетушкой отправились туда в полном восторге, но, хотя дом был прелестнейший, мы скоро поняли, что его необходимо переустроить. И три месяца повсюду была грязь и беспорядок, ни одна дорожка не посыпана песком, ни на одну скамью невозможно присесть. Я бы хотела, чтобы при загородном доме все доведено было до наивозможнейшего совершенства – аллеи, обсаженные кустами, и цветники, и множество садовых скамей. Но все должно быть сделано без моего попеченья. Генри – иной, он любит сам во всем участвовать.
Услыхав, как мисс Крофорд, которою Эдмунд весьма склонен был восхищаться, небрежно говорит о своем дяде, он огорчился. Это не согласовалось с его понятиями о приличиях, и он молчал до тех пор, пока ее дальнейшие улыбки и живость не побудили его пока отодвинуть эти мысли.
– Мистер Бертрам, – сказала она, – я наконец получила весть о своей арфе. Теперь я знаю, что она в Нортгемптоне, в целости-сохранности, и все десять дней, вероятно, там и была, несмотря на торжественные заверения в обратном.
Эдмунд выразил удовольствие и удивление.
– А все потому, что мы действовали слишком прямо: посылали слугу, ездили сами – от Лондона туда не будет и семидесяти миль, – но сегодня утром мы узнали про это верным путем. Арфу видел один арендатор и сказал мельнику, а мельник – мяснику, а зять мясника оставил записочку в лавке.
– Я очень рад, что так или иначе вы получили о ней известие, и, надеюсь, теперь уж не будет никаких проволочек.
– Я должна получить ее завтра. Но как, по-вашему, ее доставят? Не в фургоне или в двуколке. Нет, нет! Ничего такого здесь нанять невозможно. С таким же успехом я могла спросить носильщиков или ручную тележку.
– Я думаю, в разгар позднего сенокоса нелегко нанять лошадь и повозку?
– Я изумилась, узнав, какое это вызвало недовольство. Мне казалось, здесь сколько угодно лошадей и повозок, и я велела своей горничной с кем-нибудь сговориться; ведь стоит мне выглянуть в окошко из моей туалетной, и я вижу Деревенский двор, а гуляю в аллее – непременно пройду мимо другого двора, вот я и подумала, стоит спросить – и повозка к твоим услугам, и еще жалела, что не всем смогу предоставить такой выгодный случай. Вообразите же мое удивленье, когда оказалось, что просьба моя самая неразумная и невозможная на свете, что я провинилась перед всеми арендаторами, всеми работниками, перед самим сеном во всем приходе. А уж что до управляющего доктора Гранта, я чувствую, от него мне надобно держаться подальше. И даже мой брат, который вообще сама доброта, когда узнал, что я затеяла, посмотрел на меня довольно хмуро.
– От вас нельзя было ожидать, чтоб вы подумали об этом заранее, но теперь, когда вы уже задумались, вы должны понять, как важно убрать сено. Должно быть, нанять повозку в любое время не так легко, как вы полагаете, у наших арендаторов не в обычае отдавать их на сторону, а в страду им, верно, никак не обойтись без лошади.
– Со временем я пойму все ваши порядки. Но я приехала сюда с бесспорным лондонским правилом, что за деньги можно получить все, и поначалу была несколько смущена стойкой независимостью здешних обычаев. Однако же завтра арфу мне привезут. Генри само добросердечие, и он предложил привезти ее в своем ландо. Не правда ли, она будет доставлена с почетом?
Эдмунд сказал, что арфа – его любимый инструмент и он надеется, что в скором времени ему позволят ее послушать. Фанни вовсе никогда не слышала арфу и тоже очень хотела послушать.
– Я буду счастлива поиграть вам обоим, – отвечала мисс Крофорд, – по крайней мере столько, сколько вы пожелаете слушать, возможно, даже много больше – ведь я сама горячо люблю музыку, а когда слушатели от природы наделены тонким вкусом, исполнителю много приятней. Пожалуйста, мистер Бертрам, если вы пишете своему брату, прошу вас заверить его, что моя арфа прибывает, он столько слышал, как я по ней тоскую. И если вам не трудно, можете сказать, что из состраданья к его чувствам я приготовлю к его возвращению самые грустные пиесы, ибо я знаю, что его лошадь потерпит пораженье.
– Если буду писать, скажу все, что вы пожелаете; но пока я не предвижу такого случая.
– Да нет, вероятно, даже если б он уехал на год, будь ваша воля, ни вы бы ему, ни он вам ни разу не написали. Предвидеть такой случай поистине невозможно. Что за странные создания братья! Пока не возникнет самая настоятельная необходимость, вы нипочем не напишете друг другу; а когда вам все-таки приходится взять в руки перо, чтобы сказать, что такая-то лошадь заболела или такой-то родственник умер,
