– Эта церковь была украшена так, как вы ее видите, во времена Якова Второго. Сколько я знаю, до того эти скамьи были просто деревянные, и есть некоторые основания думать, что покровы и подушки на кафедре и семейной скамье были просто бордового сукна, но это лишь предположения. Церковь красивая, и прежде в ней служили постоянно, и утром и вечером. На памяти многих здесь всегда читал проповеди домашний священник. Однако покойный мистер Рашуот покончил с этим.
– Каждое поколение вносит свои усовершенствованья, – с улыбкою сказала мисс Крофорд Эдмунду.
Миссис Рашуот отошла, дабы повторить то же самое мистеру Крофорду, а Эдмунд, Фанни и мисс Крофорд остались стоять вместе, одной стайкой.
– Как жаль, что этому обычаю был положен конец! – воскликнула Фанни. – То была драгоценная принадлежность прежних времен. В домашней церкви, в домашнем священнике есть что-то такое, что очень согласно с большим величественным домом, представляется, что именно таков в нем должен быть обиход! Вся семья в одни и те же часы собирается для молитвы, это прекрасно!
– Еще как прекрасно! – со смехом сказала мисс Крофорд. – Главам семей, без сомненья, весьма полезно заставлять всех несчастных горничных и лакеев бросать дела и удовольствия и дважды в день молиться, меж тем как сами хозяева измышляют предлоги, чтобы при этом не присутствовать.
– Едва ли Фанни таким образом представляет себе семейные собранья, – заметил Эдмунд. – Если хозяин и хозяйка сами на них не присутствуют, в этом обычае должно быть не столько хорошего, сколько дурного.
– Во всяком случае, в таких материях лучше предоставить людей самим себе. Каждый предпочитает идти своим путем – выбрать, когда и как предаваться молитве. Обязанность присутствовать на службе, сама долгая церемония, скованность – все вместе тяжкое испытание и никому не нравится; и если б почтенные прихожане, которые изо дня в день преклоняли колени и зевали на галерее, могли предвидеть, что еще настанет пора, когда, проснувшись с головною болью, можно будет полежать лишние десять минут, не страшась осужденья за то, что пропустил службу, они запрыгали бы от радости и зависти. Вообразите, с какой неохотою часто отправлялись в домашнюю церковь былые красавицы из рода Рашуотов? Разные молодые миссис Элинор и миссис Бриджет напускали на себя притворную набожность, а головы их были полны совсем иных мыслей, особенно если бедняга священник был нехорош собою, а в те времена, я думаю, они были еще непригляднее, чем теперь.
На несколько мгновений слова ее повисли в воздухе. Фанни покраснела и подняла глаза на Эдмунда, но была так разгневана, что не могла вымолвить ни слова; ему и самому прежде, чем заговорить, потребовалось как-то собраться с мыслями:
– При вашем живом уме вы едва ли можете отнестись серьезно даже к серьезным предметам. Вы нарисовали нам забавную картинку, и наши слабости не позволяют сказать, что так не могло быть. Иной раз мы все чувствуем, как трудно сосредоточиться в той мере, в какой было бы желательно; но если предположить, что это случается часто, то есть что из-за нерадивости слабость обращается в привычку, чего ж можно ждать от такого человека, предоставив ему молиться в уединении? Неужто вы полагаете, что душа, которая страждет и позволяет себе отвлекаться от молитвы в церкви, была бы сосредоточенней в тесноте спальни?
– Да, очень вероятно. У ней будет, по крайности, два преимущества. Там меньше внешних отвлечений и душа не так долго будет подвергаться испытанию.
– Я думаю, душа, которая не борется с собою при одних обстоятельствах, найдет, на что отвлечься и при других, и влияние самого места и примера может зачастую вызвать лучшие чувства, чем те, которые были при начале. Однако признаюсь, долгая служба иной раз чересчур большое напряжение для души. Хорошо бы это было не так, но я не столь давно уехал из Оксфорда, чтобы забыть, каковы богослуженья при множестве народу.
Пока происходил этот разговор, а остальное общество разбрелось по церкви, Джулия обратила внимание Крофорда на свою сестру.
– Посмотрите-ка на мистера Рашуота и Марию, – сказала она, – стоят рядком, будто перед бракосочетаньем. И вид у них такой, правда?
Крофорд улыбкою выразил согласие, подошел к Марии и сказал так, что она одна могла услышать:
– Мне неприятно видеть мисс Бертрам столь близко к алтарю.
Вздрогнув, та невольно сделала шаг-другой, но тотчас опомнилась, деланно засмеялась и спросила его почти так же тихо, не будет ли он посаженным отцом.
– Боюсь, у меня это выйдет пренеловко, – отвечал он и посмотрел на нее со значеньем.
В ту минуту к ним подошла Джулия и подхватила шутку.
– Честное слово, вот ведь жалость, что нельзя совершить это немедля, всего-то и недостает разрешения венчать без церковного оглашения, мы уже все здесь, и получилось бы так мило и славно.
Она говорила об этом и смеялась почти безо всякой осторожности, будто желая привлечь внимание Рашуота и его матушки и заставить сестру выслушивать любезности, произносимые вполголоса влюбленным, меж тем как миссис Рашуот, с подобающим достоинством и улыбками, говорила, что, когда бы сие событие ни произошло, она этим будет весьма счастлива.
– Был бы уж Эдмунд священником! – воскликнула Джулия и, подбежав туда, где он стоял с мисс Крофорд и Фанни, продолжала: – Эдмунд, дорогой, был бы ты уже священником, ты мог бы их обвенчать немедля. Как жаль, что ты еще не посвящен в сан, мистер Рашуот и Мария вполне готовы к венцу.
Выражение лица мисс Крофорд при словах Джулии могло бы позабавить стороннего наблюдателя. Новость, которую она только теперь узнала, поистине ошеломила ее. Фанни стало ее жаль. «Как она будет терзаться оттого, что совсем недавно сказала», – промелькнуло у ней в голове.
– Посвящен в сан! – сказала мисс Крофорд. – Как, разве вы собираетесь стать священником?
– Да, вскоре после возвращенья моего отца я приму сан… возможно, на Рождество.
Придя в себя от неожиданности и вновь обретя прежний цвет лица, мисс Крофорд только и сказала:
– Знай я это прежде, я б отозвалась о духовенстве с большим уважением, – и переменила предмет разговора.
