глазами на юную голову Бэлиса Кэрью. А там, где теперь тянулись вверх осенние стебли маленького огорода, были когда-то таинственные заросли лебеды с неприступным домом в глубине их зеленой гущи. Бэлис… Бэлис Кэрью.
Дальше за строениями, на маленьком углу к западу, несколько пестрых коров и еще две или три лошади до сих пор оптимистически пощипывали бесцветную траву. На поле, граничившем с этим лугом, Леон работал на земле, лежавшей летом под паром. Он заметил Эльзу, махнул ей фуражкой. Отблеск солнца заиграл на его всклокоченных светлых волосах, гораздо более красивых, чем ее собственные. Леон – маленький мальчик, спавший тогда в домике среди лебеды. Леон – высокий, красиво сложенный юноша! Вот он повернулся, следуя за проводимой им бороздой. Вся его жизнь была слита теперь с жизнью дышащей земли.
Это был как раз день, посвящаемый всегда ее матерью выпечке хлеба. Кухня имела торжественно– хлопотливый вид, который навел Эльзу на воспоминания о прошлом, о тех днях, когда она наблюдала, как мать поспешно бегает из кладовой к столу и от стола к очагу с засученными рукавами на толстых локтях, с руками, покрытыми мукой.
– Бэлис уехал в город и раньше полудня не вернется, – объявила Эльза, снимая шляпу. – Я могу побыть пока у вас и закусить с вами, если у вас хватит.
– Хватит? Я не помню такого дня, когда у нас не было бы достаточно запасов в буфете, чтобы накормить кого-нибудь из своих, и надеюсь, что не доживу до такого дня, – ответила мать Эльзы и потерла тыльной стороной ладони кончик своего носа. – Видела ты когда-нибудь, чтобы было иначе: нос всегда должен чесаться, когда руки в муке или порошке для чистки медных дверец! Риф будет к ужину, знаешь?
Эльза недавно стала замечать, что мать постоянно приходит в радостное волнение, когда надеется увидеть Рифа. Она радовалась и тогда, когда видела Эльзу, но это было не то. Эльза покинула их, как-то непонятно вышла замуж, исчезла из их поля зрения. Она ушла из их мира.
– Я не знала и не думала, что его здесь не будет, – рассеянно ответила она. – Вы, конечно, все будете у нас сегодня вечером?
Мать опустила руки и с изумлением посмотрела на нее.
– Значит, они отправились к вам и все рассказали после того, как сами предупредили меня, чтобы я ни слова тебе об этом не говорила?
Эльза рассмеялась.
– Не будьте глупенькой, мама! Такие неожиданные нашествия никогда не бывают действительно неожиданными. Хилдред вчера рассказала об этом Бэлису.
Мать отвернулась и начала сажать поднявшееся тесто в заготовленные формы.
– Конечно, – сказала она после некоторого молчания, – надо было ожидать, что она скажет. Тем, кто вырастил тебя, больше ничего не остается говорить. Но так и должно быть, очевидно. Думаю, что и Риф будет принадлежать нам не в большей мере. Впрочем, я не жалуюсь, Клэрис – добрая девушка.
Она вздохнула, но Эльза знала, что в этом вздохе не очень много печали. Это была старая привычка ее матери: и в самые счастливые минуты она всегда вздыхала, если не плакала, чтобы скрыть свое волнение.
– Давно здесь была Клэрис? – спросила Эльза.
– Она приходит, когда Риф дома, или он ходит туда. Риф приведет ее к ужину сегодня, но я надеюсь, что они не притащат с собой Лили и Акселя. Слишком много народа тогда будет за столом, а я не успею к тому времени очистить печь от хлеба. А главное – я слишком буду утомлена, меня будет раздражать их шныряние в кухню и назад, а потом еще возня с мытьем посуды. Кстати, Клэрис, надо сказать, хорошая помощница. Но, вероятно, Лили и Акселя не будет. Лили не очень хорошо себя чувствует в последние дни. Я думаю, ты знаешь, что она в ожидании?
Эльза внезапно встала, сказав, что ей слишком жарко в теплых испарениях кухни. Она подошла к двери и стояла, наблюдая, как ленивые осенние мухи ползли по занавеске. Лили Флетчер была в ожидании… О Владыка всего этого сумасшедшего мира, какая убийственная насмешка в этих простых словах!
Мать шумно захлопнула дверцу печи.
– Ох, какая жара для октября! Я всегда больше страдаю от жары, когда она бывает не вовремя, когда в ней нет никакого смысла. И к тому же нигде нет тени. Ты бы вышла и позвала Ленни. Сейчас у меня самые горячие минуты. Отец вернется к обеду, прежде чем я успею опомниться. Не понимаю, куда это девается время!
– Я накрою на стол, – сказала Эльза, сдержав желание ускользнуть от добродушных жалоб матери. – Мы позовем Ленни, когда все будет готово.
– Ну, хорошо. Ах, я не сказала тебе, что Ленни получил письмо от Джо Трэси.
Эльза поспешно вышла в другую комнату, чтобы скрыть внезапно овладевшее ею смущение.
– Да? Что он пишет? – спросила она уже из двери.
– Не очень много. Он на ранчо в Южной Дакоте. Пишет довольно весело. Просит кланяться тебе.
– Это очень мило с его стороны, – громко сказала Эльза.
– Да… – тяжело вздохнула мать. – Мне всегда очень нравился Джо. Он казался совсем своим среди нас.
Эльза не ответила. Она начала торопливо приготовлять стол, надеясь, что отец и Ленни придут раньше, чем мать найдет время для дальнейших разговоров. Пока она двигалась, занятая своим делом, вокруг стола, в сердце ее разгорался дух возмущения. Она прекрасно понимала, что таилось за словами матери, о чем та уже давно в глубине души думала, хотя никогда не говорила ясно: Эльза ушла к Кэрью и стала уже одной из их женщин. Стоило ли объяснять, протестовать против этого? Мать все равно никогда не поймет.
Она обрадовалась, когда явился, наконец, отец и засыпал ее вопросами о новом доме на Горе, о лошадях, купленных Бэлисом на прошлой неделе в Гэрли, о том, сколько своих премированных голштинских свиней собирается оставить себе Сет Кэрью на зиму и в чем дело с этими нефтяными участками в Техасе, которые возбудили такое любопытство во всем городе и повели к слухам о внезапном богатстве брата
