огнестрелу контингент, с боезапасом менее двадцати выстрелов на колониста. После того как придушу Беринга тросом, обязательно расстреляю его из штуцеров. Издали. Пусть егеря потренируются.
На стапеле Алексии кэч дозрел до настила палубы. Провинившиеся подмастерья вторично выглаживали борта будущего гонщика миниатюрными скребками, стараясь не показываться мне на глаза. Ничего, пусть прячутся. За те занозы, на княжеском седалище, они у меня еще и языком борта вылизывать будут.
Порт Алексии готовился к наплыву людей, впрочем, как и все остальные порты нашего побережья. Неплохая репетиция получилась, перед приемом колонистов второй волны. Теперь можно планировать, сколько отбитых пальцев, отдавленных бревнами ступней и надранных мастерами ушей приходится на каждого нового поселенца.
Между прочим, это весьма важная статистика. Сколько надо медиков? В мое время нормой на тысячу жителей считалось четыре врача и десять коек в больнице. Без понятия, кто придумал эти нормы — но у нас на сотню человек приходилось два врача, и они не справлялись, даже усиленные «медсестрами» и шаманами из местных.
Говоря о медицинской статистике, можно подвести итог двум прошедшим годам. Колония потеряла сто девяносто шесть человек безвозвратно, и еще сотню с различными инвалидностями. Почти пятая часть первоначального состава. Не случись в экспедиции пополнения из местных племен — потери можно было считать тяжелыми.
Пополнилась колония чуть менее чем двумя тысячами крещеных и осевших в наших поселках индейцев, большую часть из которых составили девушки и отдельные, мелкие рода. В связи с девушками, колония пополнилась еще восьмью с мелочью сотнями детей. Детей могло бы быть много больше, но ужасала детская смертность. Мне всегда казалось, что от смешивания двух рас должны рождаться крепкие и живучие ростки. Практика показала ошибочность этого взгляда. Слишком мы разные с аборигенами. Несмотря на все усилия медиков, выживал один ребенок из трех, и девять из десяти рожениц. Правда, большинство колонистов относилось спокойно к этой статистике, поминая бога, который дает и берет.
Тем не менее, племя двуглавого орла неуклонно расширялось, обрастая хозяйством и связями. Для меня знаковыми стали свадьбы в Алексии. Местные аборигены, встретившие нас весьма прохладно, постепенно меняли свои взгляды. Потепление отношений сказалось не только на свадьбах, но и на планах освоения материка. Со слов индейцев мы составили карты на пару сотен километров вглубь от побережья, и получили проводников.
Единственно чем плохи были индейцы — не особо горели оседлой работой, тем более, что никто их не заставлял. Колония исповедовала принцип — каждый делает, что умеет. Примкнувшие к нам аборигены стали неплохими охотничьими артелями и проводниками. Их жены, порой многочисленные, осваивали новые ухватки по заготовке и ткачеству. Благодаря полевой механизации колония могла позволить себе жизнь без «рабов». Впору писать трактат о положительном влиянии комбайна на межнациональные отношения.
Но писать некогда. Седмицу съел Императорский остров. Наконец до него дошли руки. Строить на нем столицу мы пока не можем — нет планов, людей и материалов. Но намечающийся праздник требовал знаковых событий. Было решено начать возведение триумфальной арки на перешейке, соединяющим остров с материком. Так сказать, закладка камня будущей столицы, в месте, где он не помешает дальнейшей стройке. Закладывать, понятное дело, будут победители соревнований. Но до этого момента надо заготовить котлован, фундамент, материалы. Набросать хоть какой-то проект и связать его с проектом защитной стены-акведука, запланированной вдоль перешейка.
Благо, основные проблемы будущей столицы взял на себя Алексей. Меня пригласили на консультации, как обычно выслушав очень внимательно, и поступив по-своему. Да и ладно. Ближайший тайфун нас рассудит.
Мне и без триумфальных арок проектов хватало. Специалисты Долины как с цепи сорвались. Зря, наверное, им разрешили весь запас материалов извести. Например, изобрели мегафон на базе корабельной сирены. Сжатый воздух проходил через колеблющиеся пластины, которыми управляла мембрана микрофона. Выходило громко и неразборчиво, но народу понравилось. Радовало, что в мобильном варианте, прежде чем сказать что либо, надо хорошо покрутить маховик компрессора. В результате сумасшедший рев разносился по Долине не постоянно, а короткими приступами зубной боли.
Изобрели стаканчики для рассады из опилок, «авоську» из конопляной карболки, шагомер с механическими дисками счетчика для наших поисковиков… Из длинного перечня особый интерес вызвал раздвижной мост. Точнее, его макет из реек. Получилась занятная конструкция из поворотных брусков, собранных складывающимися ромбами. Прямо как настольная лампа из моей юности. Мобильным подразделениям такой переносной мостик лишним не будет. Особенно в здешних местах, богатых каньонами и бедных лесом.
По плановым работам собрали, наконец, амортизирующие колеса из стальных полос. Вышло тяжеловато и слишком «мягко» для телег — зато впервые был собран трехколесный велосипед с перфорированным ременным приводом. Судя по ажиотажной очереди «покататься» — этого коня надо ставить на поток, добавив ему, для легких грузов, большую, плетеную корзину между задних колес.
Так, постепенно, подошел к самому главному. Долина заканчивала подготовку самолета к первым, натурным, испытаниям. По этому поводу намечался едва ли не национальный праздник, а меня, как пилота, грызли подозрительные ассоциации намечающегося мероприятия с черными кистями и стрельбой залпами. Не по себе как-то, от этой фанерной громадины.
Впрочем, готовящийся к взлету образец был уже четвертым, заметно отличающимся от первоначальных чертежей. Предыдущие модели отдали себя развитию аэродинамики и самолетостроения до последней щепки. Вторая модель вообще «сгорела на работе», своим примером указывая на направления распространения огня из двигателей и эффективность парового пожаротушения. Модель корпуса утонула дважды, призывая быть осторожнее на посадке в непроверенные водоемы. Усиленные стальными полосами лонжероны обещали выдержать четырехкратную перегрузку, но проверить это можно было только на деле. Вот и мандражировал, в ожидании тихой, летной погоды.
Отягощающим фактором стал царевич, однозначно заявивший себя вторым пилотом на первый полет. Куда бы его спровадить? Пилотов и без него хватает — уже дюжина «курсантов» потирает лапки, ожидая «чуда». И ведь ни один не задумывается, как больно падать в этом столярном изделии на прибрежные скалы. Теперь понятнее стало, почему у летчиков шлемофоны делали плотно сидящими на голове и застегивающимися под подбородком — чтоб шапками не кидались.
Заметил за собой, что оттягиваю неизбежное. Зависаю в цехе двигателистов, в лаборатории электронщиков. Рацию для «гонщиков» разработали, на которой мог работать кто угодно. Точнее, не рацию, а передатчик с ручным приводом дисков и набором фиксированных сигналов для передачи. На сменных, перфорированных, круглых пластинках. Все что нужно будет экипажу корабля — покрутить ручку, и молится, что их сигнал услышат. Ради простоты пришлось отказаться от «чистого» сигнала и использовать искровой принцип, шумящий на весь радиоэфир.
4 марта установилась атмосферная благодать. Океан стихал, шипя валами по мелкому песку побережья, не докатываясь до извилистой линии выброшенных водорослей. Все чаще замечал на себе вопросительные взгляды. Еще и Алексей срочно отплыл к столице, спеша встретить прибывающую из глубины материка экспедицию. Звезды над нами явно складывались в восклицательный знак.
Сидел на берегу, ловя лицом солнечные блики от водяной ряби.
— Гриша, кликай мастеров из ангара.
Подскочившая за спиной тень умчалась к мастерским, привычно гудящим молотами и повизгивающим пилами. Ефим проводил напарника взглядом и начал просеивать обстановку в обоих направлениях вдоль берега.
Левее нас, на берегу, стоял в полной готовности, зачехленный предмет моих опасений, слегка колыхая на ветру многочисленными полотняными завязками. Небо то, какое чистое! Не надышаться.
— Князь, дозволь всеж с тобой…
Не оборачиваясь, махнул рукой, останавливая надоевший спор.
— Полно Ефим, не раз уже говорено было. Ты мне главное царевича убереги.
И вновь тихое шипение волн. Внутренний разлив перед Долиной искрился, как рыбья чешуя. Хороший день… для всего.
