решил навестить его, пока Фанни была на работе. Он шел на поправку. Мы пили пиво в гостиной и смотрели без звука по телевизору бейсбольный матч. Вспоминая наш тогдашний разговор, я вижу молча бегающих игроков, плохо различимых на маленьком экране, такое веселое шоу марионеток в контрапункте с мучительными признаниями моего друга.
Когда они столкнулись на вечеринке, лицо Марии Тернер показалось Саксу смутно знакомым, но при каких обстоятельствах они раньше встречались, он вспомнить не мог. Я никогда не забываю лица, сказал он ей, а вот имя ваше запамятовал. Верная себе, Мария отделалась загадочной улыбкой и коротким «еще вспомните», только намекнув, что однажды была в его доме. Сакс понял, что с ним играют, и охотно пошел ей навстречу. Его заинтриговала эта легкая насмешливая улыбка, и он был не прочь поиграть в кошки- мышки с умной женщиной.
Назови ему Мария свое имя, и все, думается, сложилось бы иначе. Сакс знал, что у меня с Марией Тернер был долгий роман, как знал и то, что Фанни следила за ее творчеством и иногда вспоминала при нем о ее фотографиях. Но дело в том, что в тот далекий уже вечер семь лет назад за столом оказались три или четыре молодые художницы, и Сакс, видевший их всех впервые, элементарно запутался, кто есть кто. В его памяти Мария Тернер почему-то осталась как миниатюрная длинноволосая шатенка, и именно такой он представлял ее себе всякий раз, когда я о ней заговаривал.
Прихватив выпивку, Сакс и Мария переместились на кухню, где было не так многолюдно, и уселись на батарею возле настежь открытого окна, где их спины обвевал приятный ветерок. Насчет трезвости своего собеседника Мария заблуждалась: Сакс мне потом признался, что он был уже хороший. Хотя голова у него кружилась и давно следовало притормозить, он добавил еще три порции виски. Их разговор принял тот характер, каким бывает отмечен откровенный флирт: рассуждения утрачивают логику, каждый говорит загадками и оба стараются превзойти друг друга в остроумии. Главный трюк — рассказать о себе так, чтобы ничего не сказать, то есть завернуть что-нибудь цветисто-залихватское, чтобы собеседник покатился со смеху. И Сакс, и Мария были мастерами по этой части, и ни виски, с одной стороны, ни вино, с другой, не помешали их состязанию в этой особого рода светской болтовне.
Из-за сильной жары и просто чтобы выделиться в скучной, как она предполагала, толпе гостей, Мария оделась по минимуму: алая, в обтяжку маечка с глубоким декольте, черная юбочка по самое некуда и босоножки на шпильках, а чтобы это не показалось чересчур легкомысленным нарядом, каждый палец украшало кольцо, а запястья — браслеты. Большую провокацию трудно было придумать, но Мария, видимо, как раз и рассчитывала на то, что все головы повернутся в ее сторону. По словам Сакса (возвращаясь к нашему разговору перед телевизором), последние пять лет он был пай-мальчик, даже не глядел в сторону женщин, чем вновь завоевал доверие Фанни. Оба затратили немало усилий, чтобы спасти семью, и он дал себе клятву, что больше никогда не поставит ее под удар. И вот он сидит на батарее рядом с полуобнаженной незнакомкой, пожирая глазами ее роскошные ноги, а кровь в висках пульсирует все сильнее. Его охватило непреодолимое желание потрогать эти ноги, провести пальцами по гладкой коже. На его несчастье, в тот вечер Мария надушилась какими-то дурманящими духами, а женские парфюмы его всегда волновали. Как канатоходец, рискующий в любую минуту упасть, он балансировал на грани с помощью словесных ухищрений. Хотя внутренний запрет пока перевешивал физическое влечение, воображение Сакса разыгралось не на шутку. Он уже видел, как кончики его пальцев, легко коснувшись ее коленки, скользят вверх по шелковистому бедру, забираются под юбку, где кожа еще нежнее, и, побродив там немного, ныряют под трусики в сад Эдема. От этих грез наяву закипала кровь в жилах, а проектор в мозгу продолжал крутить пленку, и остановить ее он был не в силах. Мария без труда читала его мысли. Изобрази она из себя оскорбленную невинность — чары, скорее всего, развеялись бы, но ей нравилось быть объектом желания, и все ее поведение говорило о том, что она поощряет Сакса к более смелым действиям. Зная Марию, я предложил своему другу несколько сценариев, объясняющих ее откровенный флирт. Например, в этот момент она могла работать над очередным скандальным проектом, или ловила кайф, зная нечто такое, чего не знал он, или, худший случай, решила таким образом наказать Сакса за его забывчивость. (Позже, кстати сказать, она мне признается, что мое последнее предположение попало в самую точку.) Но ему тогда все это было невдомек. Сакс мог только сознавать, что он вожделеет эту великолепную незнакомку… и презирать себя за это.
— Мне кажется, ты напрасно переживаешь, — сказал я. — Ты ведь не каменный, а Мария способна завести кого угодно. Ничего не произошло, значит, тебе не в чем себя упрекнуть.
— Провокатором был я, а не она, — настойчиво втолковывал мне Сакс— Я ведь завязал с этим, понимаешь? Я дал себе слово, никаких женщин, — и вот пожалуйста.
— Ты смешиваешь мысль с поступком, — возразил я. — Если бы между фантазией и ее воплощением не лежала пропасть, наша жизнь превратилась бы в кромешный ад.
— Я о другом. Об инстинктах, о которых минуту назад даже не подозревал. Речь не о потенциальной измене, а о самопознании. Я пытался себя обмануть — вот что отвратительно. Я говорил себе, это невинный флирт, и, хотя прекрасно знал, что это не так, упорно продолжал опасную игру.
— Но ведь ты к ней не прикоснулся, а это главное.
— Я — нет. Я делал все, чтобы ко мне прикоснулась она, а это еще хуже. Как хороший бойскаут, я не нарушал буквы закона, зато бессовестно попирал его дух. За что и загремел с пожарной лестницы. Это не несчастный случай, Питер. Это возмездие. Я вел себя подло — и заплатил за это.
— Хочешь сказать, что ты предпринял попытку самоубийства?
— Не совсем. Скорее, пошел на неоправданный риск. Мне легче было совершить непростительную глупость, чем признаться самому себе, что выступаю в роли записного обольстителя. Я заслужил наказание.
Боясь, что дело может далеко зайти, Сакс предложил осмотреть фейерверк с пожарной лестницы — так это должно было выглядеть в его собственных глазах. На самом же деле он пошел на маленькую хитрость в расчете на физический контакт. Отсюда эта досада на себя: отрицать самый факт сексуального желания, чтобы под сурдинку добиться своего. На улицах творилось что-то несусветное. Толпы вопящих людей, оглушительный треск петард — от всего этого закладывало уши. Несколько минут они стояли на узкой площадке, глядя на рассыпающиеся в небе разноцветные огни, а затем Сакс приступил к осуществлению первой части плана. Как он сумел преодолеть отчаянный страх высоты, остается только диву даваться. Ухватившись руками за поперечину, он перенес через ограждение сначала одну ногу, потом другую и, наконец, разжал руки. За его спиной тихо ахнула Мария, решившая, что он сейчас прыгнет. Сакс поспешил ее успокоить: «Отсюда лучше видно». К счастью для него, этот ответ ее не удовлетворил. После того как все ее увещевания не возымели действия, она сделала именно то, на что рассчитывал этот безумец: крепко обхватила его сзади. Естественный жест озабоченного человека, который он волен был интерпретировать как пылкое объятие. Ответить ей с той же страстью он не мог, так как рисковал сорваться вниз, но свою порцию удовольствия получил. Шею обдувало теплое дыхание, между лопаток приютились мягкие грудки, аромат пряных духов щекотал ноздри. Такие эфемерные радости, но в тисках обнаженных женских рук он испытал почти счастье — назовем это ознобом блаженства. Игра стоила свеч. Теперь победителю надлежало спуститься на грешную землю — естественно, до последней секунды продлевая эту сладкую близость, — но едва он приступил к маневру, как упомянутая Агнесса внесла свои коррективы. Сакс только успел взмахнуть руками — и через мгновение случилось то, что случилось.
— Сколько я летел вниз? — риторически спросил Сакс— Две, ну три секунды. Но в голове успели пронестись разные мысли. Сначала — ужас, осознание того, что падаю. Казалось, больше ни на что не оставалось времени, ан нет. За этой леденящей мыслью последовала другая. Точнее, внутри первой родилась новая, еще более страшная мысль, которой трудно дать имя. Скажем так — абсолютная ясность, истина в последней инстанции. Ни в чем и никогда я не был до такой степени уверен. Говорю о смерти. Не о том, что я вот сейчас умру, а что я уже мертв. Я думал о себе как о покойнике, летящем вниз, хотя был еще жив. Словно из окна выкинули труп. Еще не долетел, не разбился всмятку, а уже отдал концы. На груду чего-то мягкого упало бездыханное тело. В долю секунды я успел увидеть, как отлетела душа.
На языке у меня вертелись разные вопросы, но я его не перебивал. Сакс, не без труда подбирая слова и делая большие паузы, восстанавливал картину того вечера, и я боялся сбить его неосторожной репликой. Честно говоря, из его слов я мало что понял. Уделяя столько внимания второстепенным, на мой взгляд, деталям, он меня только запутал. Все, что произошло между ним и Марией, показалось мне мелким, не
