– Не плачь, Коваль, зато он не мучается больше… – безразличным тоном произнес Илья – он был уже под кайфом.
– Слушай, Илюшка, а, может, ну его на фиг, это все, а? – горячо зашептала Марина, хватая его за руку. – Вкати мне сегодня побольше – и дело с концом!
– Не надо! – заплакал вдруг пацан. – Не говори так! Ты знаешь, что моя мать умерла от передоза? И ты тоже хочешь бросить меня?
Она знала все про его мать – младшую сестру Мастифа, умершую действительно от передозировки наркотиков, когда Илье было двенадцать лет. Он, кстати, и нашел ее труп, вернувшись из школы. Возможно, еще и поэтому старый лис никогда не связывался с наркотой. А мальчишка все же сумел подсесть.
– Не плачь, надо быть сильным, – она стала успокаивать его, хотя ей самой отчаянно хотелось реветь благим матом. – Я не буду больше говорить об этом, обещаю. Я вытащу тебя отсюда. Егор ищет меня, я знаю, и найдет обязательно. Мы возьмем тебя к себе…
– Ну, бля, мать Тереза! – раздался в дверях голос охранника. – Ищет он ее! Нашел уже, сейчас придет, посмотрит на свою красавицу. Илюха, к себе иди! – приказал он, выводя Илью из комнаты.
Потом позвал на помощь второго охранника, и они вкатили Марине очередную дозу. Она привычно поплыла. Внезапно в галлюцинациях возникло что-то знакомое, что-то до боли родное, но она не могла узнать, что…
Возле нее вроде бы сидел совершенно седой мужчина с синими глазами, держа ее руку в своей. Он смотрел с такой болью и жалостью, что ей стало смешно – о чем жалеть, если так хорошо? А чужой противный голос говорил:
– Видишь, Малыш, во что превратилась твоя красивая, сладкая девочка? Еще немного – и она станет отдаваться любому, кто покажет ей шприц с героином. А может, доза окажется слишком большой, и она просто умрет. Смотри-смотри! У тебя есть еще два дня, потом будет поздно. Если ты не сделаешь того, о чем договорились, мы ее под хор – и на трассу, пусть там от ломки подыхает. Иди подумай.
Мужчину увели, а Марина все пыталась вспомнить, где же видела его. И только Илья назавтра сказал, что это был Егор…
А на следующий день, ближе к вечеру, приехал Воркута. Войдя в комнату, где на кровати лежала прикованная за руку Марина, он долго веселился, разглядывая то, что от нее осталось. А потом со смехом прочел мораль:
– Ай-я-яй, Коваль! Это как же называется? Кричала – нет наркотикам, а сама что делаешь? Посмотри, на что ты похожа, тебя и человеком назвать нельзя уже!
Он измывался, а Коваль терпела, как могла. Ее уже подламывало, но она сжимала зубы и терпела.
– И чего ты добилась своим упрямством, дура? Себе только жизнь испохабила да Малышу своему. А клубы теперь мои, вот так. Сейчас твой муженек бумаги привезет. Надо же, любит-то он тебя как – даже в таком виде забрать хочет, а на тебя и плюнуть теперь противно.
Марина молчала, все мысли устремились в одну сторону – даст он ей уколоться или нет. В какой-то момент за спиной Воркуты она увидела вчерашнего седого мужчину с папкой в руке. Он молча протянул ее Ване, а тот, хмыкнув, сказал:
– Забирай свою наркушку, Малыш. Если дозу надо будет, ты знаешь, к кому обращаться, милости про…
Он не смог договорить, потому что седой одним неуловимым движением руки перебил ему горло. Воркута захрипел, закатывая глаза и падая на пол. Седой достал из кармана ключ от наручников, отомкнул, освобождая опухшее запястье, подхватил Марину на руки и понес к выходу. Во дворе их окружили какие-то люди, кто-то называл ее по имени, но она не узнавала никого. Ее положили на заднее сиденье джипа, седой сам сел за руль, а к Марине посадил невысокого, широкоплечего, лысого мужика. По дороге у Коваль началась ломка, она орала и выгибалась на сиденье, закатывая глаза, лысый пытался удержать ее, но бесполезно – силы словно утроились, она билась, как взбесившееся животное.
– Малыш, давай я за руль, ты сам лучше… – попросил лысый, и они поменялись местами.
Седой прижал Марину к себе, крепко держа руки, и все бормотал ей в ухо:
– Девочка моя, потерпи немного, скоро приедем, придет врач, поможет тебе, родная, только потерпи.
Малыш на руках внес ее в огромный дом из белого кирпича и, уложив на кровать, крепко привязал за запястья к спинке. Марина все время орала и билась, но он не обращал внимания. Ей было очень плохо, сердце заходилось, дыхание останавливалось, и к ночи стало ясно, что без врачебной помощи она просто умрет. Приехавшая бригада «Скорой» предложила отвезти ее в наркодиспансер, но седой не согласился. Пять дней он не отходил от Марины, не подпускал никого, кроме врача, менявшего какие-то бутылки в капельнице, воткнутой в исколотую вену.
– Нужен диализ, Егор Сергеевич, без этого не вытащим, – сказал доктор однажды. И Малыш, которого Коваль наконец признала, сразу же откликнулся:
– Нужен – будет!
– Думаете, это так просто? – усмехнулся доктор. – Там очередь на полгода вперед…
– Ты или говори дело, или молчи совсем! – взорвался Егор. – Я же сказал – будет все, что нужно, прямо завтра! У меня только одна жена, я не пожалею ничего. И никого, кстати, – добавил он уверенно.
Доктор испуганно замолчал. А Марина назавтра в самом деле лежала в отделении гемодиализа регионального нефроцентра. Дни тянулись, как резиновые, заполненные мучительными процедурами, уколами, таблетками и сеансами психоразгрузки – специалист приезжал прямо в нефроцентр. Коваль вынырнула только через два месяца – просто проснулась однажды утром и поняла, что лежит в собственной спальне, на собственных черных простынях, а рядом с ней спит утомившийся от постоянных забот муж, ее родной, любимый Егор. На стене висела фотография, заставившая Марину зарыдать в голос – на ней была красивая, уверенная в себе женщина с темно-русыми волосами, небрежно разметанными по плечам, стоявшая возле огромного черного джипа. Это была она, Коваль, всего за месяц до случившегося. Сейчас же на нее было страшно смотреть, ничего общего с этой женщиной с фото.
– Не плачь, девочка моя, – успокаивал проснувшийся от ее рыданий муж. – Ты станешь еще лучше, чем была, ты ведь сильная у меня, ты справишься. А я буду рядом.
– Егор, за что тебе это все? – прорыдала она, упав лицом в подушку. – Почему ты не оставил меня там?
– А ну, не говори ерунды! – приказал он. – Чтоб я не слышал больше этого! Ты – моя, как я мог оставить тебя? А как жить потом?
– Нашел бы нормальную…
– Ага, – насмешливо перебил Егор. – Как там в какой-то песне поется – «найти простую бабу да жениться»? Так не нужна мне простая баба, я хочу свою Коваль, стерву противную, которая лежит сейчас и полощет мне мозги, вместо того, чтобы обнять и поцеловать.
– Стоило трепыхаться, – вдруг сказала она, пропуская его слова мимо ушей, – чтобы все равно отдать клубы этому черту.
– Какие клубы и кому ты успела отдать, лежа в больнице?
– Но ведь ты… я же сама видела…
– Обалдеть можно от тебя! – засмеялся муж. – Как я мог отдать то, что мне не принадлежит? Все бумаги в твоем сейфе, проверь, если хочешь. Да, а почему шифр у замка такой странный?
– Ничего странного – твой день рождения, дата свадьбы и мой день рождения.
– Еле открыли с Розаном, взмокли, пока подобрали.
Он с улыбкой смотрел на растерянное лицо Марины. А она, вдруг вспомнив что-то, стала неожиданно серьезной и спросила:
– Егор… там, в том доме, со мной был мальчишка… Илья, племянник Мастифа. Где он?
Малышев притянул жену к себе, крепко обнял, поглаживая по волосам, а потом тихо ответил:
– Не хотел говорить, но раз уж ты сама спросила… Он был уже синий к тому моменту, как розановские стали дом обшаривать. Передозировка… Детка, не плачь, – вытирая покатившиеся по ее щекам слезы, попросил он. – Я сам смотрел – ему действительно уже ничем нельзя было помочь. И потом, я не мог думать ни о ком, кроме тебя, девочка…
– Егор, мне не хватит жизни, чтобы расплатиться с тобой за все… – забормотала Марина.
