Невидимый (Invisible)

люди и о чем говорят. На последних трех страницах приход его кончины неостановим. Уокер исчезает из мира, он чувствует, как жизнь медленно покидает его тело, и, все же, он собирается с последними силами, садится за компьютер и доводит историю до конца.]

У. и Х. за обеденным столом. Кофе, хлеб и масло, чашка йогурта. Осталось совсем немного для разговора о С. Чтобы успеть, он должен подтолкнуть Х. в нужном направлении, начать говорить об ее муже, о Борне. Должен убедиться во всем перед разговором. Борн говорил о свадьбе весной, М. повторила это с добавлением информации о разводе, С. не опровергает, но с Х. еще не затронули эту тему. Как начать? Он начинает, упоминая Рудольфа, описывая их встречу в Нью Йорке в апреле, ничем не выдавая, что они далеко не друзья, затем рассказывает о возвращении Борна из Парижа в мае и как тот был воодушевлен, когда объявил о женитьбе на ней. Это правда? Х. кивает головой. Да, правда. Затем она говорит, что это было самое трудное решение в ее жизни. Захлебываясь словами, она начинает говорить об ее муже, рассказывает об автомобильной аварии в Пиренеях, неосторожный поворот, и машина падает в пропасть, госпиталь, страдания прошлых шести с половиной лет, подавленная происшедшим С. - поток слов, затем поток слез. У. с трудом продолжает разговор. Слезы стихают. Она извиняется стыдливо. Как странно, что она доверяет свою душу ему, говорит она, молодому человеку из Нью Йорка, который чуть старше ее дочери, еле знакомому. Но Рудольф очень высокого мнения о Вас, и Вы так добры к С. - может быть, это и есть причины для ее откровений.

Он уже почти отказывается от продолжения. Закрой свой рот, говорит он себе, оставь бедную женщину в покое. Но не может. Его злость слишком велика, чтобы совладать с ней, и он бросается с обрыва и начинает рассказывать ей о Седрике Уилльямсе и Риверсайд Драйв — сожалея тут же, ненавидя себя за сказанное, но остановиться уже невозможно. Х. слушает в потрясенном молчании. Его слова как удары топором, прямо по ее голове, он добивает ее.

Нет сомнения, она верит ему. Он видит это в ее взгляде на него — он говорит правду. Все равно. Он разрушает ее жизнь, и у нее нет никакого другого пути, как защитить себя. Как смеете Вы возводить такие ужасные обвинения — без доказательств, без ничего, что могло подтвердить сказанное Вами?

Я был там, говорит он. Доказательства в моих глазах, в том, что я видел.

Но она не принимает этого. Рудольф — состоявшийся профессор, интеллектуал, выходец из превосходнейшей семьи и т. д. он — ее друг, он помог прожить ей годы страданий, нет мужчины в мире, который бы сравнился с ним.

Твердый взгляд. Больше нет слез, нет жалости к самой себе. В гневе своей правоты.

У. встает, чтобы уйти. Больше нечего добавить. Только одно, что он и говорит перед самым уходом.: Я был обязан рассказать это. Остыньте от услышанного и Вы поймете, что для меня нет никакого смысла врать Вам. Я хочу, чтобы Вы и Сесиль были счастливы — только и всего — и я думаю, Вы совершаете ужасную ошибку. Если Вы не верите мне, тогда, сделайте одолженье, спросите Рудольфа — почему он постоянно носит в кармане этот нож.

Воскресное утро. Стук в дверь. Заспанный, небритый Морис, еще не отошедший от субботней попойки. Телефонный звонок для Вас, jeune homme.

У. спускается вниз к стойке портье и берет трубку. Голос Борна говорит: Я слышал, Вы рассказываете плохие вещи обо мне, Уокер. Я думал, мы понимали друг друга, а выходит так, что Вы отвернулись и ударили меня в спину. Как все евреи. Как все вонючие евреи со всеми вашими фальшивыми англо-саксонскими именами и лживыми грязными ртами. Вы знаете, есть законы. Вранье, лживые обвинения, распространение лживых обвинений. Почему бы Вам не уехать домой? Собирайте вещи и убирайтесь из Парижа. Заканчивайте Программу и вон отсюда. Если останетесь, то Вы пожалеете, Уокер, я это Вам обещаю. Я поджарю твою задницу так, что ты больше не сможешь сидеть на ней до конца твоей жизни.

Понедельник. День. Он стоит напротив Lyciie Fiinelon, ожидая выхода Сесиль. Когда она, наконец, выходит в окружении других школьниц, она смотрит на него и тут же отворачивается. Она уходит. У. бежит вслед за ней. Он хватает ее за локоть, но она сбрасывает его руку. Он вновь хватает ее, заставив ее остановиться. Что случилось? говорит он. Почему ты со мной не разговариваешь?

Как ты мог? отвечает она, кричя на него. Рассказать все эти ужасные вещи моей матери. Ты свихнулся, Адам. Ты отвратителен. Твой язык должен быть вырван из твоего рта.

Он пытается успокоить ее, чтобы она выслушала его.

Я не хочу больше тебя видеть.

Он пытается в последний раз переубедить ее.

Она начинает плакать. Затем плюет ему в лицо и уходит.

Понедельник. Ночь. Объемистая, жующая жвачку шлюха на rue Saint-Denis. Первый опыт постели с проституткой. Комната воняет средством против насекомых, потом и следами рвоты.

Вторник. Он проводит весь день, гуляя по Парижу. Он видит пастора, играющего со школьниками в Luxembourg Gardens. Он дает десять франков бродяге на rue Monge. Темное небо позднего сентября сгущается вокруг него, становясь из голубого темно-синим. У него больше нет никаких идей.

Вторник. Ночь. В три часа утра раздается громкий звук. Он спит, вымотанный длительным марафоном по городу. Кто-то стучит в дверь. Даже не кто-то один, а несколько. Армия кулаков долбится в его дверь.

Два полицейских в униформе, молодые французские жандармы с пистолетами в кобурах. Пожилой человек в деловом костюме. Пьяный Морис болтается возле двери. Они спрашивают, если зовут Адам Уокер — Уолк-эйр. Они спрашивают его бумаги, подразумевая его паспорт, и, когда он передает его одному из жандармов, они его не возвращают. Затем пожилой человек приказывает жандармам обыскать комод. Нижний ящик открыт, и оттуда извлекается огромный пакет, завернутый в алюминиевую фольгу. Жандарм передает пакет пожилому, который тут же начинает разворачивать фольгу. Гашиш, говорит он. Два с половиной килограмма, может, и все три.

Тонкая ирония в мести Борна. Тот, кто никогда не принимал наркотиков, обвинен в их хранении.

Они забирают его. На заднем сидении У. говорит пожилому человеку, что он невиновен, что кто-то подложил ему пакет, пока он гулял. Тот отвечает ему — заткнись.

Они ведут его в здание, оставляют в комнате и запирают на замок. Он не знает, где он находится. Лишь только, что он сидит в небольшой пустой комнате где-то в Париже с наручниками на запястьях. Он арестован? Не похоже. Никто не сказал ему и слова об этом, и, странным образом, его не сфотографировали и не взяли отпечатков пальцев, и он сидит в этой небольшой пустой комнате, а не в камере какой-нибудь тюрьмы.

Он сидит так почти семь часов. В десять тридцать его выводят из здания и везут в Palais de Justice. Наручники сняты. Он заходит в кабинет и говорит с мужчиной, назвавшим себя juge d’instruction. Он может быть и тем, кем назвался, но У. сомневается в этом. Он все более и более убеждается, что все происходящее — фарс, срежиссированный Рудольфом Борном, и все мужчины и женщины лишь актеры.

Судебный служитель, допустим, что он и есть судебный служитель, говорит У., что он очень счастливый молодой человек. Обладать таким огромным количеством запрещенных наркотиков — серьезное преступление во Франции, наказуемое Х-сколько годами тюрьмы. Большая удача для У., что один человек с влиятельными связями в правительственных кругах выступил в его защиту, прося прощения для него, опираясь на незапятнанное прошлое обвиняемого. Министерство Юстиции решило заключить сделку с У. Они снимают все обвинения в ответ на его согласие быть депортированным. Он никогда не будет допущен вновь на территорию Франции, но при этом останется свободным человеком в своей стране.

Juge d’instruction выдвигает ящик своего письменного стола и достает паспорт У. (держа в правой руке) и билет на самолет (в левой руке). Это одноразовое предложение, говорит он. Соглашайтесь или нет.

У. соглашается.