нарушит правила, каким образом это станет известно? Я придумал подразделение национальной полиции, которому поручено заниматься этими вопросами. Когда молодой человек или девушка отправляются в прошлое, спецтурагенты просматривают в библиотеке журналы, книги и газеты тех лет, и если путешественник как-то повлиял на события, тут же обнаруживаются изменения в текстах. Скажем, имя Ли Харви Освальд на глазах исчезает из всех публикаций, посвященных убийству Кеннеди. Сочиняя эту сцену, я себе представил, каким эффектным может быть визуальный прием: сотни слов, точно обезумевшие муравьи, носятся взад-вперед, перебегают со страницы на страницу.
Закончив работу, я исправил опечатки и пошел звонить в «Агентство Скляр». Мэри разговаривала по другому телефону, и я сказал ее секретарше, что заеду к ним через часок-друтой и оставлю заявку.
— Быстро вы управились, — удивилась Анджела.
— Дело такое, — заметил я небрежно. — Когда путешествуешь во времени, нельзя терять ни секунды.
Анджела оценила мою невинную шутку.
— Я передам Мэри, что вы заедете. Хотя вообще-то никакой спешки нет. Можете спокойно отправить по почте и не тратить время на дорогу.
— Не-е, мэм, почта — это не про нашего брата, — протянул я, вспомнив свой говорок оклахомского ковбоя. — Мы ей завсегда не доверяли.
Повесив трубку, я сразу набрал номер Траузе. Офис агентства находился на Пятой авеню между 12-й и 13-й улицами, неподалеку от дома Джона, и я подумал, что мы можем встретиться за ланчем. И вообще, как там у него с ногой? После субботы мы не разговаривали, так что пора было поинтересоваться.
— Не могу ничем похвастаться, — послышалось в трубке. — Не хуже и не лучше. Прописали тут противовоспалительные пилюли, так у меня на них плохая реакция. Рвота, головокружение, все прелести. До сих пор от всего этого слабость.
— Я сейчас еду в Манхэттен к Мэри Скляр и потом, в принципе, собирался заглянуть к тебе, но теперь вижу, что не стоит.
— Давай завтра. Я наверняка оклемаюсь… хватит уже дурака валять.
Я прошелся пешочком до Берген-стрит и сел на поезд «F» в сторону Манхэттена. В дороге произошло сразу несколько заминок: застряли в тоннеле, погас свет, и четыре остановки мы ехали в темноте, от станции «Йорк-стрит» до противоположного берега Гудзона поезд полз как черепаха — и в результате, когда я наконец добрался до офиса, Мэри уже ушла на обед. Я оставил заявку Анджеле, пухленькой, дымящей как паровоз секретарше, которая удивила меня на прощание, облобызав двоекратно, по-итальянски, в обе щеки. Жаль, что ты женат, прошептала она при этом. Мы б с тобой, Сид, навели шороху.
Анджела любила повалять дурака, и после трех лет постоянной практики у нас с ней получался неплохой спарринг. Она ждала от меня достойного ответа, и она его получила. Ничто не вечно, сказал я ей в тон. Немного терпения, мой ангел. Когда-нибудь я стану свободным.
Сразу возвращаться домой было как-то глупо, и я решил немного погулять по окрестностям, а затем где-нибудь перекусить. Я выбрал западное направление, свернув с Пятой авеню на Двенадцатую улицу с ее красивыми фасадами из бурого песчаника и приземистыми ухоженными деревцами. Погруженный в свои мысли, я все же машинально отметил про себя, что позади осталась Новая школа, а впереди замаячила Шестая авеню. Безвыходное положение Боуэна и обескураживающий сон Грейс не давали мне покоя, и, кажется, у меня появились кое-какие соображения по поводу развития сюжета. {10} Минут тридцать или сорок я блуждал по улицам, как слепой, ничего вокруг себя не замечая, как будто я был не в Манхэттене, а далеко отсюда, в Канзас-Сити, в подземелье, со своим героем. Только оказавшись перед таверной «Белая лошадь», что на Хадсон-стрит, я невольно остановился. Я вдруг почувствовал голод, и мое внимание как-то само собой переключилось с головы на желудок. Не мешало и пообедать.
В этом заведении я не был, наверно, несколько лет, но, переступив порог, я увидел, что здесь все по-прежнему. Ободранные столы, колченогие стулья, пол в опилках, большие настенные часы. А главное, все то же шумное стадо на водопое и дым коромыслом. Все столы были заняты, но за стойкой бара обнаружилось одно или два свободных места. Я сел и заказал гамбургер и пиво. Вообще-то я днем не пью, но «Белая лошадь» настроила меня на ностальгический лад (в молодости я здесь частенько протирал штаны), и я решил пропустить кружечку по старой памяти. Сделав заказ, я пригляделся к своему соседу справа. Я, еще когда вошел, заметил со спины щуплую фигурку в коричневом свитере, ссутулившуюся над выпивкой, и у меня в голове вдруг что-то такое промелькнуло. Может, я раньше видел этого человека? Или то был фантом, и память сохранила другого, похожего на него мужчину в таком же коричневом свитере, застывшего в такой же позе? Посетитель опустил голову, словно разглядывая содержимое своего стакана. Он сидел в профиль, и хотя его лицо было почти полностью закрыто ладонью, я вдруг узнал человека, которого уже не ожидал увидеть. Это был М. Р. Чанг.
— Мистер Чанг, как вы поживаете? — спросил я. Услышав свое имя, он повернулся. Печальный и, кажется, немного пьяный. Он не сразу меня вспомнил, но постепенно лицо его оживилось.
— Мистер Сидни, — кивнул он, — Сидни О. Хороший человек.
— Вчера я решил к вам зайти, но магазин оказался опечатан. Что случилось?
— Большая трудность, — он помотал головой и глотнул из стакана, борясь с подступающими слезами. — Лендлорд поднимать ренту. Я показываю договор, а он смеяться: В понедельник деньги в бочке, или пристав описать весь товар. Я паковать и вывозить в субботу. Это мафия. Если не отдавать, тебя пиф- паф.
— Вам надо нанять адвоката и подать иск.
— Нельзя адвокат. Очень дорогой. Завтра искать новое помещение. Квинс или Манхэттен. Бруклин — не искать. «Бумажный дворец» — тьфу. Американская мечта — тьфу.
Я не должен был поддаваться чувству жалости, но когда Чанг попросил составить ему компанию, я не смог отказаться. Надо ли говорить, что в перечне прописанных мне лекарств, которые следует принимать днем, ирландское виски отсутствует? Это бы еще полбеды, но после того как мы закорешились и повели задушевные беседы, я почувствовал себя обязанным сделать ответный жест и заказал по второй. Итого: за час кружка пива и два виски. Напиться не напился, но, что называется, «поплыл». Постепенно теряя самоконтроль, я начал задавать Чангу вопросы, которые на трезвую голову никогда бы не задал. О жизни в Китае. О причинах переезда в Америку. Уразуметь ответы было не так-то просто. Его способность изъясняться на чужом языке снижалась обратно пропорционально принятой дозе. Но из сумбура, где перемешалось всё, от детства в Пекине до культурной революции и рискованного бегства из страны через Гонконг, одна история мне запомнилась, — не потому ли, что она была рассказана в самом начале разговора?
— Мой отец учил математику в пекинской средней школе номер одиннадцать. Во время культурной революции его объявили членом «черной банды» и буржуазным подсобником. Однажды хунвэйбины сказали «черным бандитам»: надо выносить из библиотеки все, кроме книг председателя Мао. Они сказали, плохие книги, где капитализм и ревизионизм, надо зажигать. Они били палкой и ремень. Тогда мой отец и другие учителя-бандиты выносить во двор много-много книг. На них сильно кричать и сильно бить. Получилась книжная гора, и ее загорели, а мой отец заплакал. Хунвэйбин бил его ремень. «Черных бандитов» толкали в костер, близко-близко. Испытать огнем Великой культурной революции. Мой отец много ожогов, лицо и руки, вся спина побитая. Моя мама плакала. Мы все плакали, мистер Сидни. Потом мой отец арестовали, и нас отправили в деревню на трудовое перевоспитание. Я больше не любить мою страну Китай. Я мечтать про Америку. Но американская мечта — большой обман. Китай, Америка — везде плохо. Все люди злые. Все страны нехорошие. {11}
Прикончив вторую порцию «Катти Сарк», я пожал руку Чангу. Пора. Половина третьего, а мне еще надо на обед кое-что купить. У Чанга вытянулось лицо. Уж не знаю, на что он рассчитывал; может, думал, что я уйду с ним в загул?
— Хорошо, я отвезу вас домой, — предложил он.
— Вы на машине?
— Все на машине, и я тоже. А вы нет?
— Я нет. В Нью-Йорке можно обойтись без машины.
— Мистер Сид, вы опять меня разбодрили и сделали большую радость, теперь я вас везти домой.
