Мистер Зельц взвизгнул от боли и удивления. Вслед за этим среди мальчишек вспыхнул новый спор. Одни одобряли этот пинок, другие осуждали, и вскоре двое уже катались по земле, сцепившись в драке и воспроизводя в очередной раз вековой поединок правды и силы.
Мистер Зельц отошел на безопасное расстояние в несколько ярдов, отряхнулся и стал ждать, пока кто- нибудь из мальчишек подобрей не позовет его обратно. Он очень хотел, чтобы топор войны был зарыт, но на его мирную инициативу никто не откликнулся. Драка продолжалась, а когда она наконец закончилась, один из мальчишек, заметив Мистера Зельца, поднял камень и швырнул в него. Он промахнулся на два-три фута, но Мистер Зельц понял намек, повернулся, бросился прочь и, хотя кто-то кричал ему, чтобы он возвращался, не останавливался, пока не добежал до другого конца парка.
Там он провел следующий час, отлеживаясь под кустом боярышника. Пинок не причинил ему особой боли, но настроение было безвозвратно испорчено. Он корил себя за то, что так превратно понял ситуацию. Ему надо стать более осторожным, недоверчивым и начать подозревать людей в самых дурных намерениях, до тех пор пока люди не докажут обратного. Жаль, конечно, что жизнь преподносит ему такие грустные уроки в столь зрелом возрасте, но если он хочет справиться с ожидающими его трудностями, необходимо собраться с силами и начать приобретать опыт. Нужно определиться с основными принципами и разработать программу поведения в критические моменты. Исходя из происшедшего, не составит особенного труда сформулировать первый пункт: никаких контактов с детьми, особенно с мальчишками младше шестнадцати лет. У них нет жалости, а если двуногое лишено жалости, то оно ничем не лучше бешеной собаки.
Мистер Зельц уже совсем собрался вылезти из-под куста, как увидел в двух шагах от собственного носа белые кроссовки, неотличимые от тех, что не так давно пинали его под ребра. Мистер Зельц в страхе сглотнул слюну. Неужели негодяй вернулся, чтобы продолжить избиение? Пес отпрянул, забившись глубже под нависшие низко ветви, и зацепился по пути за колючки. «Ну вот они и загнали меня в угол, — подумал он, — да только что поделаешь?» Мистер Зельц затаился, лежа на брюхе и ощущая, как в спину ему вонзилась добрая дюжина шипов. Он не терял надежды, что мучителю вскоре наскучит ждать и он уйдет.
Но в тот день Мистеру Зельцу не везло. Агрессор не покидал занятых позиций; вместо того чтобы пойти поискать жертву где-нибудь в другом месте, он присел на корточки и заглянул под куст. Мистер Зельц зарычал, готовый укусить, если понадобится.
— Не бойся, — произнес мальчик. — Я не ударю.
«Так я тебе и поверил», — подумал Мистер Зельц. От сильного напряжения он даже не заметил, что это был уже совершенно другой голос: мягкий, нежный, принадлежавший совсем другому мальчику.
— Я видел, что они с тобой сделали, — сказал новый мальчик. — Эти парни — форменные уроды. Они со мной в одной школе учатся. Ральф Эрнандес и Пит Бонди. Если с ними водиться, всегда влипнешь в какую-нибудь историю.
К этому времени мальчик просунул голову под куст уже достаточно далеко, чтобы Мистер Зельц смог различить его черты и осознать, что имеет дело не со своим мучителем: перед ним было лицо мальчика- китайца десяти или двенадцати лет, и в то первое мгновение Мистер Зельц почувствовал, что это — одно из прекраснейших человеческих лиц, какое он когда-либо видел. И тут же все только что выработанные принципы и программы вылетели из его головы: этот ребенок не мог причинить ему никакого вреда, а если Мистер Зельц ошибся и на сей раз, то ему остается только вывернуть шкуру наизнанку и провести остаток дней дикобразом.
— Меня зовут Генри, — сказал мальчик. — Генри Чоу. А тебя как звать?
«Ха, — подумал Мистер Зельц. — Умный маленький мальчик, каким, интересно, образом я должен тебе ответить на этот вопрос?»
Но поскольку от исхода этого разговора зависело очень многое, он решил все же попытаться. По- прежнему лежа брюхом на подстилке из веток и опавших листьев, он поднял голову и тявкнул отрывисто три раза: ав! ав! ав! Ему удалось идеально передать анапест собственного имени, придав каждому слогу верную длительность, силу и ударение; он извлек из слов «Мистер Зельц» их фонетическую сущность, выраженную музыкальной фразой.
— Хороший песик! — заметил юный Генри, дружелюбно протягивая к нему правую руку. — Сообразительный.
Мистер Зельц тявкнул еще раз в знак согласия, а затем принялся лизать ладонь Генри. Постепенно мальчик выманил его наружу из укрытия и, как только Мистер Зельц полностью выполз из-под куста, уселся рядом с ним и принялся гладить его и целовать в морду, выбирая из шкуры сухие листья и репьи.
Так началась достойная подражания дружба между мальчиком и собакой. В возрасте у них было всего три с половиной года разницы, но мальчик был юн, а пес — стар, и именно поэтому каждый мог дать другому то, чего сам не имел. Мистер Зельц узнал от Генри, что любовь не поддается количественному измерению. Любовь всегда где-то есть, и если ты потерял одну, это вовсе не значит, что нельзя найти другую. Для Генри — единственного ребенка в семье, родители которого все время были заняты работой и постоянно отказывали ему в просьбах завести домашнее животное, — Мистер Зельц был послан небом в ответ на все его молитвы.
Но при всем при этом союз их с самого начала оказался под угрозой. Как только Генри заговорил об отце, Мистер Зельц понял, что ставка на мальчика не столь однозначно выигрышная, как он сперва подумал. Они медленно брели по улице к дому, где жила семья Чоу, и Генри описывал по дороге трудности, с которыми им предстоит столкнуться. По мере этого рассказа Мистер Зельц почувствовал сначала легкое беспокойство, затем — страх и, наконец, откровенный ужас. Уже то, что отец Генри не любит собак и в дом Мистеру Зельцу путь будет заказан, было неприятно само по себе, но еще хуже было то, что само существование Мистера Зельца придется держать в секрете… Если отец Генри почует собачий дух в своем доме, он накажет сына так, что тот пожалеет, что родился на свет. Вдобавок мистер Чоу-старший жил и работал в одном и том же здании, и было по меньшей мере самонадеянным предполагать, что рано или поздно он не обнаружит собаку. Семья занимала второй этаж, а семейное предприятие располагалось на первом, так что отец Генри с утра до ночи вертелся где-нибудь поблизости.
— Я знаю, что это выглядит не очень привлекательно, — сказал Генри. — Но давай все же попробуем.
Ну что ж, по крайней мере, паренек — не из робкого десятка. И чудо что за голос, добавил Мистер Зельц, стараясь глядеть на вещи с хорошей стороны. Но в тот момент он еще не знал самого худшего. Он думал, что хуже уже ничего не может быть, и только когда Генри заговорил о том, где поселит Мистера Зельца, весь ужас ситуации дошел до пса полностью.
— Есть один закуток… — начал Генри.
Если Мистер Зельц согласен жить в картонной коробке и не шуметь, то его можно поселить там. Это один вариант. Другой вариант — задний двор. Он не очень велик — сказать по правде, это пятачок, заросший травой и заваленный ржавыми холодильниками и стеллажами, — но официанты выходят туда покурить, да и отец, если хорошая погода, любит побродить ночью по дворику после того, как закроет ресторан. Он называет это «пить звездный свет» и, по словам Генри, всегда лучше спит, если погуляет немного под открытым небом, перед тем как отправиться в кровать.
Генри продолжал рассказывать что-то о спальных привычках своего отца, но Мистер Зельц больше не слушал. Роковое слово слетело с губ мальчика, и, как только Мистер Зельц осознал, что речь идет не о лавочке с хот-догами, а о китайском ресторане, пес готов был сорваться с места и убежать. Сколько раз Вилли предупреждал его об опасности, связанной с этими заведениями! Не далее как вчера утром он выслушал пятнадцатиминутную лекцию на эту тему, и как же мог Мистер Зельц сейчас пренебречь советом Вилли и тем самым предать память своего любимого хозяина? Конечно, Генри — славный малый, но если слова Вилли содержали хотя бы крошечную крупицу правды, тогда идти дальше вслед за этим мальчиком равносильно тому, чтобы подписать самому себе смертный приговор.
И все же он не мог заставить себя убежать. Он провел с Генри всего сорок минут, но уже привязался к мальчику так сильно, что не мог покинуть его, не попрощавшись. Разрываясь между страхом и любовью, он выбрал средний путь: единственно возможный при данных обстоятельствах. Он просто остановился — встал как вкопанный на тротуаре, лег на землю и принялся скулить. Генри, который мало знал собак, не понимал, что делать в этом непредусмотренном случае. Он сел на корточки рядом с Мистером Зельцем и начал
