Колбасник — Нет о себе я мненья невысокого! Демосфен — Ах, боги, почему же невысокого? Иль за собой ты знаешь что похвальное, Иль ты из благородных? Колбасник — Вот уж это — нет! Скорее из негодных! Демосфен — Счастлив жребий твой! С рождением, я вижу, повезло тебе. Колбасник — Голубчик, да ведь я же малограмотен Читать умею, да и то едва-едва. Демосфен — В том и беда, что все же хоть едва-едва! Ведь демагогом быть — не дело грамотных, Не дело граждан честных и порядочных, Но неучей негодных. …………………………………. Колбасник — А все-таки Дивлюсь, как заправлять я стану городом. Демосфен — Заправишь славно. Делай то, что делаешь: Мели, толки, покруче фарш замешивай, Подперчивай, подсаливай, подмасливай Да подсласти словечками повкрадчивей. А в общем, как рожден ты демагогом быть, С пропойным басом проходимец рыночный, Всем одарен ты, чтобы стать правителем'. (161–222) В споре с Колбасником Кожевник (Клеон) достаточно откровенно описывает свою деятельность, оправдывая ее, как полагается, интересами Народа и своей любовью к нему:
Кожевник: О Народ! Как же может другой гражданин тебя жарче любить и сильнее? Ведь с тех пор, как сижу я в Совете, казну я деньгами наполнил доверху Я одних заморил, а других задушил, запугал, обобрал и опутал, Никого не жалел я из граждан, тебе одному угодить помышляя. (772–775) Монолог Колбасника, где он рассказывает, как овладел Советом, мало что добавляет к облику демагога, зато в нем едко высмеивается заседание Совета пятисот. Конечно, это — гротеск, но приняли его афиняне одобрительно, и никто не потребовал прекратить спектакль, как было в случае с Еврипидом. Так что сходство с действительностью мы вправе предположить.
'Колбасник: Рассказа стоит, право, происшествие Бегом сейчас же я догнал Кожевника. Придя в Совет, лавины слов грохочущих Метать он стал на всадников, в измене их Изобличая; скалы выворачивая, Пугая, громыхая, убеждая всех. Совет такой кислятины наслушавшись, Насупил брови грозно, набок рот скривил, Сидел горчицы горше. Чуть заметил я, Что речью он опутан клеветнической И дерзкими обманут ухищреньями, Взмолился так: 'О Бесы плутен, Жулики, Ты Дуриндас, вы, Надувалы мелкие, Ты, Рынок, ум и сердце воспитавший мой, — В меня вселите наглость! Речь проворную Голос зычный и бесстыдный дайте мне!' Усердно так молился я, и справа тут Прогрохотал вдруг некий муж, обклавшийся. Я принял добрый знак с благоговением, Решетку задом выставил и заорал Что было сил: 'О граждане! Я с добрыми Пришел вестями. Первым рассказать хочу. С тех пор вот, как война на нас обрушилась, Сельдей на рынке не видал дешевле я'. Тут лица тотчас же у них разгладились, И был увенчан я за вести добрые. И внес я снова предложенье тайное: 'Дабы за грош купить селедок дюжину, — Конфисковать все миски у горшечников'. Рукоплескать мужи Совета начали И, рот разинув, на меня уставились. Кожевник это видит. Тут уж понял он, Какою речью угодить советникам, И внес такое предложенье: 'Граждане! Мне справедливым кажется на радостях, В знак благодарности за вести добрые Сто телок в жертву принести владычице'. Тут вновь Совет к нему склонился милостью. Но одолеть навозом я не дал себя. Второю сотней телок обогнал его, Да Артемиде коз к тому же тысячу Зарезать предложил, когда за грош один Снеточки продаваться станут сотнями. И вновь Совет склонился одобрительно Ко мне. А тот, заслышав это, вздор такой Заговорил, что стражники с пританами Его стащили силой. А советники Вскочили с мест и о сельдях заспорили. А тот их просит подождать немножечко: 'Послушайте посла из Лакедемона Принес он снова предложенья мирные'. Те заорали как один: 'Ну нет, дружок. Прослышали враги, что нынче дешевы
