жизненной силы и притягательности исходило от него.
Вот он тоже посмотрел в ее сторону. Глаза их встретились — и Габи сначала отшатнулась, пораженная напряженной интенсивностью его взгляда, а потом замерла точно загипнотизированная. Сердце забилось чаще, дыхание перехватило. Молодая женщина сама не понимала, что с ней творится.
— Простите, — заплетающимся языком пролепетала она. — Я… я опоздала.
— Чертовски верно подмечено, — с издевкой в голосе согласился он.
Только привычка скрывать свои чувства на людях — ведь учительница обычно не демонстрирует школьникам своих переживаний — помогла Габриель сохранить невозмутимое выражение лица. Внутри же у нее все оборвалось. Голова закружилась, колени подкашивались. Она невольно провела языком но пересохшим губам.
Нечасто в жизни случаются столь пронзительные моменты озарения, как тот, что выпал сейчас на долю Габриель. Она не понимала как, но, едва взглянув на Натана, уже не сомневалась: в письме написана чистая правда, это и в самом деле сын барона де Руивьена. И дело было даже не во внешнем сходстве — хотя и оно, как теперь видела Габриель, просто бросалось в глаза. Те же резкие черты красивого лица, тот же изгиб губ, те же «фамильные» иссиня-черные кудри, тот же разворот плеч. Нет, было в нем еще что-то трудноопределимое, трудноуловимое, но несомненное. Быть может, врожденный аристократизм? Нет, не только… Хотя и он, разумеется, тоже.
Габриель помнила, какое впечатление произвела на нее первая встреча с Жераром. Тогда она подумала, что в жизни не видела человека, воплощающего в себе все лучшие мужские черты. Так вот нечто подобное испытала она и сейчас, увидев Натана Форреста.
А его глаза! Глубокие, завораживающие. Они словно утягивали в бездонный омут, на дне которого поблескивали золотые искры. Однако сейчас два этих серых озера потемнели, предвещая приближение бури. Аристократические губы чуть скривились от сдерживаемого раздражения.
— Вы всегда опаздываете на работу? — довольно язвительно осведомился Форрест.
Габриель тряхнула головой. На какую-то долю секунды на нее вдруг нахлынуло совершенно нелепое желание подбежать к нему, ласково провести рукой по лицу, разглаживая нахмуренные брови, и, привстав на цыпочки, нежно шепнуть, что лишь она, она одна знает тайну его происхождения.
— Разумеется, нет! — чуть более вызывающе, чем следовало бы в данных обстоятельствах, ответила молодая женщина.
Столь демонстративное нежелание извиниться — не считать же извинением детский лепет в первый момент — разозлило Натана. Прищурившись, он окинул нарушительницу приличий испытующим взглядом. И почувствовал, как по коже пробежала невольная дрожь.
А ведь хороша, чертовка! Ярко-голубые васильки глаз смотрели из-под длинных черных ресниц настороженно и чуть лукаво. И… померещилось ли ему или в этих глазах и правда скрывается какая-то тайна? Золотистые волосы рассыпались по плечам — ну при чем тут, скажите, современность? Кто сейчас ходит с распущенными волосами? Их либо коротко стригут, либо укладывают в замысловатую прическу — вот как у половины присутствующих дам: у кого башня на голове, у кого сотня тонких косичек, у кого вообще что-то вроде дикобразьих игл или головного убора команчей.
А какая светлая у нее кожа! На такой коже любой, даже самый легкий румянец полыхает, точно алая роза. Вот как сейчас.
«Ее волосы — лен, ее кожа — сметана, синева ее глаз глубока и темна», — невольно пронеслась в голове Натана строчка старинного стихотворения. Ох, некстати, потому что за ней невольно явилась следующая: «И сладки поцелуи, что дарит она». Натан мысленно выругался. Только вот о поцелуях сейчас размышлять недоставало!
Сердясь уже не только на нее, но и на себя, он хмыкнул:
— Или у вас всегда часы отстают?
Габриель снова напомнила себе, что эта работа ей на самом деле не нужна, ведь она не актриса. А значит, и бояться нечего.
— Да нет. Только когда завести забуду.
«Когда завести забуду». Не такой реакции он ожидал. Или ей все равно, что подавляющее большинство женщин в этой студии готовы из кожи вон вылезти, лишь бы получить роль? А судя по весьма откровенным и зазывающим взглядам, что метали на него иные прелестницы, не только из кожи, но и из одежды.
— Вы что, стометровку бежали? — не в силах удержаться, продолжил Натан допрашивать дерзкую девицу, причем куда ехиднее, чем собирался. Он и сам не понимал, с какой стати так завелся.
— Ох, сколько волнений из-за того, что я чуть-чуть раскраснелась! — небрежно возразила молодая женщина. — Собственно говоря, я опоздала потому, что в агентстве не удосужились сказать мне о пробах. Я узнала о них буквально в последний момент.
Во взгляде ее Натан увидел открытый вызов. Давно уже никто не осмеливался бросать ему вызов, тем более женщина.
— И почему это меня нисколько не удивляет? — спросил он, саркастически поведя бровью.
Габриель все еще никак не могла отдышаться после последнего броска по лестнице и через коридор. Да и взгляд этих стальных, таящих угрозу глаз заставлял нервничать, терять самообладание. Однако, на свое счастье, она хорошо знала: никто не умеет читать мысли, а посему главное — сохранять внешнее хладнокровие. Тогда никто не догадается о душевных бурях, что сотрясают тебя.
— В самом деле? — в тон Форресту переспросила она.
— Представьте себе! — Словесные игры начинали уже надоедать Натану. — Представьте себе, основная тема предполагаемого ролика — это современность. А у вас вид какой угодно, только не современный. Что скажете?
По рядам остальных претенденток прошел тихий шелест — должно быть, все радовались, что главный заказчик, да еще такой раскрасавец, как несравненный мистер Форрест, столь ловко отбрил нахалку. Молодая женщина услышала этот шелест, но, как ни странно, он лишь придал ей задора. Она решительно поглядела на Натана.
— Хотите, я попрошу ее удалиться, мистер Форрест? — прошептала Лаура, якобы невзначай придвигаясь к клиенту.
— Нет, не надо, — вполголоса, но вполне отчетливо произнес Натан. — Я задал вопрос и жду ответа.
Габриель так и подмывало медовым голоском поинтересоваться, всегда ли он привык получать все, чего хочет. Однако благоразумие заставило ее сдержаться. Во-первых, это было бы уже совсем невежливо. А во-вторых, она не сомневалась в ответе. Да, привык.
— Все зависит от того, что понимать под современностью, — уверенно ответила она. — Да, наряды и прически меняются, но по сути люди остаются одинаковыми, даже в окружении самых ультрасовременных вещей. И так же, как раньше им случалось опаздывать на омнибус, нынче они бегут за автобусом. Время лишь меняет внешний облик, да и то не сильно. Люди остаются людьми, со всеми их проблемами и заботами, печалями и радостями.
Вот и опять она разговаривала с ним совсем не так, как он привык. Обычно люди — особенно подчиненные или женщины — придерживались куда более смиренного тона. Натан готов был поклясться, что ни одна из присутствующих в студии претенденток на роль и помыслить не смеет о столь свободном и смелом поведении. А самое интересное, что эта девица во многом права, с удивлением понял он. Современность современностью, но люди-то остаются прежними. И это, пожалуй, может придать ролику особую, неповторимую нотку. Меняется мир, но не человечество как таковое.
Спросите любого на улице, какой он представляет себе современную девушку, и тот немедленно нарисует в воображении что-нибудь ультрарадикальное. Натан обвел взглядом студию и невольно нахмурился. Собранное в таком количестве, это ультрарадикальное превращалось в пародию на современность, а не в ее воплощение. Современность с классическим лицом — так ли это нереально? Потому что, глядя на незнакомку, Натан понимал: такие лица сильнее времени. Ради них сражались на турнирах отважные рыцари, ради них брали города. Их воспевали поэты во всех века. Так почему же нынешний должен стать исключением?
