– Что за дьявольщина!!!
Она была на грани истерики. Мне стало нехорошо.
– Ежу понятно – ты хочешь меня соблазнить! Ты вообще соображаешь, что со мной делаешь?
– Разве я чем-то обидел тебя?
Странно, но мой голос звучал еще пьянее, чем у нее. Определенно. Софи разговаривала со мной таким злым тоном, и, когда перешла на шепот, я готов был возненавидеть ее.
– Гляди-ка, ты и в самом деле думаешь, что я… Но… Вот был у меня американец, лейтенантик. Он дарил мне цветы целую неделю. И я могла уехать с ним. Я не любила его. И тем не менее разрешала таскать мне цветы, и не только их, но и более полезные вещи, все сплошь дефицитное: масло, кофе, сигареты… И я позволяла ему целовать меня, и мы рассуждали с ним о нашем будущем… Мне было семнадцать.
– Для чего ты рассказываешь мне все это? – Я мысленно метался в поисках кнопки, чтобы выключить ее невыносимые речи.
– Я вела себя как проститутка. Этого я себе никогда больше не позволю. Я чуть-чуть не продалась ему. Сейчас бы я жила припеваючи в Америке, начала бы жизнь с чистого листа. Ведь это так элементарно, так логично. Он сделал бы для меня все. И внешне он был очень даже ничего, ну а в постели – просто тигр…
Сейчас она сознательно мучила меня. Позже я узнал, что ее отношения с лейтенантом ограничились лишь парой невинных поцелуев. Только и всего.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Что, не нравится? Не желаешь слушать? Разве тебе это понять? Ты голодал в жизни хоть когда- нибудь? Хоть один день?
В тот момент я понял, что Бог существует и что он бывает очень жестоким. Что я должен отвечать? Любой, абсолютно любой мой ответ мог показаться неискренним и притянутым за уши.
Софи понесло. Ока добивала меня, словно охотник раненую дичь.
– Я на волосок удержалась от того, чтобы продать себя! И тут нарисовался ты, такое гадство! Вот я сейчас из кожи лезу, чтобы отыскать в душе хоть малюсенькую крохотулечку любви к тебе, а что в итоге? Можешь догадаться? Ты представляешь себе, что значит быть никем и не иметь ни гроша? Да ты сейчас изнасилуешь меня ко всем чертям, прямо тут, не сходя с места!
Я был слишком ошеломлен, чтобы сказать в ответ хоть что-то.
– Факт состоит в том, что тебя не оказалось рядом, когда ты был нужен мне… Я не знаю, где ты пропадал все эти годы. Иногда я вспоминала о тебе, пыталась представить, что из тебя вышло, воображала, как ты явишься, чтобы вытащить меня из дерьма. А теперь я вляпалась в дерьмо окончательно. Во-первых, влюблена в друга моей сводной сестры, во-вторых, сажусь в самолет, чтобы поужинать в каком-то идиотском замке с привидениями… – Она разразилась бурными рыданиями, и слезы закапали в ее тарелку с куском пирога. Мне пришлось сделать знак скрипачу, чтобы тот удалился.
– Прости меня.
Я сказал это с усилием: в тот момент мне больше хотелось отдубасить или изнасиловать ее, настолько несправедливо она обращалась со мной.
– Ой, как быстро я опьянела. Я почти ничего не соображаю. Ты, конечно, воспользуешься этим?
Может, она сама хотела этого? По сей день я теряюсь в догадках. Была ли в ней какая-то доля испорченности, которая в тот вечер алкала насилия? Но над всем этим я начал ломать голову позже. В тот момент я лишь сказал негромко:
– Я люблю тебя.
– Ты ненормальный. Я хочу домой.
Неловко выбравшись из-за стола, она поцеловала меня в губы. Я сразу же понял, что этот поцелуй – копия того, что был в гравийном карьере, этакий дубль, своего рода доплата.
– Спасибо за ужин. Пусть меня отвезут в Мюнхен, к поезду. Можно?
– Я буду любить тебя всегда, Софи.
– Ну и на здоровье! – фыркнула она в ответ.
Переживай поражения с достоинством, с высоко поднятой головой. Мудрость наших предков дремлет где-то у нас в подкорке и в самые неподходящие моменты жизни дает о себе знать. Достоинство можно истолковывать по-разному. Вероятно, мой отец тоже считал, что сохраняет достоинство.
Я вызвал машину и спросил водителя, может ли он отвезти Софи в Вупперталь прямо сегодня ночью.
Тот ответил утвердительно. Возможно, он просто побоялся дать мне, своему работодателю, другой ответ. Софи же настаивала на том, чтобы ее довезли лишь до Мюнхена – оттуда наверняка идет ночной поезд. В романе эту дискуссию лучше опустить, она покажется читателю слишком мелочной. Мы стояли внизу. Шофер переспросил еще раз, как ему поступить. Я ответил, чтобы он предоставил решать этот вопрос даме. Господи, я хотел дать Софи денег – на железнодорожный билет или на ночлег в отеле. Но я не мог превозмочь себя и предложить ей денег – боялся, как буду выглядеть в ее глазах. Однако если любишь, ты непременно беспокоишься за любимую, и неважно, как это выглядит со стороны. О, как бы я хотел рассказать вам сейчас что-нибудь более романтичное… В такой горький, решающий миг я был поглощен мыслями о том, давать ей денег или нет. Деньги, деньги, деньги.
Именно тот момент судьба выбрала для того, чтобы дать мне понять, что и самого себя я оцениваю только сквозь призму денег.
В конце концов я услышал свой жалкий лепет:
– Послушай, если тебе потребуется помощь, когда-нибудь, то…
– Возможно, ты неплохой парень, Александр, а я – сумасшедшая дура. Наверное, я еще пожалею об этом. Видимо, мир устроен действительно странно, но сначала мне нужно разобраться во всем самой. Ты живешь в своем мире, а я – в своем, и нет никакой нужды в том, чтобы они пересекались. – Она помедлила. Следующие фразы наверняка показались ей самой слишком истеричными, слишком патетическими: – Считай, что я умерла! Всех благ! Еще раз спасибо за прием.
Я закурил сигарету и почувствовал потребность напиться до беспамятства. Софи села в автомобиль, тот газанул с места…
Вот и погасли огни на сцене, оборвался наш совместный сценарий. По моим щекам текли слезы, я понимал, что Софи больше нет рядом. Я был готов побежать вслед за машиной, громко закричать, приказать водителю остановиться, чтобы развернуть уходящее будущее вспять – на это оставалось три- четыре секунды, затем стало слишком поздно.
Этой ночью я отослал в отпуск всю прислугу, чтобы побыть одному в «замке с привидениями», наедине с гневом и разочарованием. О, если бы на меня в тот момент снизошла очищающая ненависть к Софи, какие громадные возможности это сулило бы мне в жизни. Если бы я только сумел ее возненавидеть! Однако ненависть, которая обязана была возникнуть, словно определенное вещество в результате химической реакции, бумерангом поразила меня самого. Я проклинал себя, и правильно делал. Как много ошибок я допустил! Я перепутал свою возлюбленную с самой обычной девчонкой. Если бы в ту ночь в замке хранилось огнестрельное оружие, мы с вами никогда бы не встретились. Собственно, это было очень и очень странно, но никакого оружия, даже самой захудалой охотничьей винтовки, в доме не отыскалось.
Мне стало немного жаль фон Брюккена. С огромным удивлением я поймал себя на этой мысли, и тут же попытался отогнать ее, словно чувствуя себя обманутым в эмоциональном плане. Я считал своим долгом сказать что-нибудь, что несколько приглушит сентиментальность момента, и позволил себе заметить, что Софи оказалась довольно неврастеничной особой. Если у женщины есть принципы, то это нормально, но вот если она истеричка…
– Что? Не смейте говорить о ней так! Она была довольно энергичной, это да. Но истеричкой?! Что вы несете? Конечно лее, она
– Простите, может, вы и правы, но, если позволите, один вопрос…
– Да?
