С места, где прячется Инге, слышны лишь голоса, звук закрываемой двери и защелкивание замков.
«Меня сдал Фриц!» – вихрем проносится у нее в голове, однако, бросив взгляд на побелевшее лицо Лангеншайдта, она понимает, что это вовсе не обязательно его рук дело. Трое сотрудников Штази медленно обходят прилавок, затем встают как вкопанные, широко расставив ноги, и не говорят, чего они хотят. Что же касается Инге, то она должна сохранять спокойствие, оставаться на месте и молчать.
Фриц мысленно терзает себя неразрешимыми вопросами – что такое происходит, во что же он вляпался и как это все объяснять вечером жене. На улице начинает падать мягкий снежок.
– В чем меня обвиняют? – то и дело шепотом повторяет Инге.
Торговцу велят передать ключи от магазина, после чего он может идти. Поспешно воспользовавшись этим правом, Фриц торопится прочь, даже не удостоив взглядом лучшую свою покупательницу. На какое-то время повисает мертвая тишина.
Сотрудники госбезопасности закуривают и угощают сигаретой и Инге, хотя она не просит об этом. Агенты ведут себя так, словно все происходящее находится в порядке вещей и не требует никаких объяснений. Они обсуждают фильм, который идет на этой неделе, хвалят игру актрисы, исполняющей главную роль. Инге кажется, что они на что-то намекают, говорят шифрованными фразами, но на самом деле это всего лишь обычная болтовня для того, чтобы скоротать время. Если подопечная пытается встать, то чья-либо рука сразу осаждает ее, и она остается сидеть, задавая вопросы, на которые никто не собирается отвечать.
Внезапно раздается стук в дверь. В замке снова поворачивается ключ, и в магазин заходит какой-то мужчина с растерянным лицом. Его лоб покрыт бисеринками пота, в глазах читается неуверенность – туда ли он вообще попал? Инге встает, и на сей раз ей никто не препятствует.
Кто это такой? Лицо мужчины ей чем-то знакомо, хотя годы сильно изменили его. Где она его видела?
Уже немолодой, но стройный и жилистый человек прокашливается и произносит:
– Ну вот.
Что «ну вот»? Что здесь происходит? Ему никто не отвечает. Может, это палач?
– Значит, я забираю госпожу Шульц.
Этот человек с бесцветным голосом не похож на сотрудника Штази, хотя по большому счету ничего нельзя утверждать. Какие конкретные приметы имеют сотрудники Штази? Мужчина поворачивается. Почему на его лице написаны растерянность и смятение?
– Госпожа Инге Шульц?
– Да…
– Пожалуйста, пройдемте со мной.
Откуда-то она знает этого человека и напрягает память, чтобы вспомнить откуда?
Инге делает несколько шагов в его сторону, и три соглядатая из Штази относятся к этому благосклонно. Они совершенно не возражают. Мужчина протягивает руку, но Инге не отвечает на этот дружественный жест, и рука мужчины повисает в воздухе.
– Госпожа Шульц, я приехал за вами. Пожалуйста, следуйте за мной. Вы можете мне доверять.
Я не знал, что говорить. Каждую секунду я ожидал, что случится нечто непредвиденное, что вся эта хрупкая зыбкость момента разрушится и полетит в тартарары. Наверное, я должен был твердо сказать себе: я – Александр фон Брюккен, и никто не может причинить мне вреда, иначе между нашими государствами разразится война. Но что я должен говорить Софи? Я видел, что она напугана до смерти. И тем не менее благоразумнее было не вываливать ей сразу всю правду. Хотя, честно говоря, я и сам не знал, какую именно правду выбрать. Очевидно, она уже приняла на грудь: ее ноги неуверенно заплетались, однако голова оставалась ясной.
Я посадил ее на переднее сиденье моей машины. Автомобиль стоял в тесном гараже на территории магазина. На улице уже стемнело.
– Послушай, – сказал я, – ты должна мне верить. Ты помнишь меня?
Инге уже припомнила его, однако не признается в этом и медленно качает головой. Этот Борис, таксист – оказывается,
Она не ответила мне. Ее лицо – сама меланхолия, музыка, в которой перекликаются ноты ожидания, страха, надежды, разочарования, всего сразу, и эта музыка слышна лишь мне одному. Сначала я не хотел говорить, не хотел произносить ни слова, чтобы не нарушить немое звучание этой печальной симфонии. Но через какое-то время я понял, что обязан что-то сказать, все равно что. Нет, не все равно. Абсолютно не все равно.
– Слушай меня внимательно. Мы с тобой покидаем этот город и едем на Запад. К сожалению, те бе нельзя сидеть рядом со мной. Никто не должен тебя видеть. Можно тебя попросить устроиться в багажнике? Понимаю, там тесновато, но поверь, это совсем ненадолго. Как только мы выедем за пределы Лейпцига, ты снова сядешь вперед, как сейчас. Ну как, потерпишь?
– Я должна ехать в багажнике?
– Только пятнадцать минут. Пожалуйста!
Перед полураскрытыми воротами гаража стояли трое людей из Штази. Засунув руки в карманы, они с интересом наблюдали за нами. У меня не было права на ошибку.
– Мне придется лезть в багажник?!
– Да, да, Софи, я прошу тебя это сделать.
– Но я не хочу!
– Я прекрасно тебя понимаю. Но тем не менее – лезь! Это пойдет тебе только на пользу. Только на пользу!
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я с трудом сдерживался, чтобы не заплакать.
Софи огляделась, словно дикий зверь, который ищет лазейку, чтобы убежать из клетки. В конце концов она все же улеглась в багажник, с таким видом, словно прощается с миром.
Какую боль я вынужден причинять моей возлюбленной! Я все же расплакался и молча глотал слезы, а сотрудники Штази смотрели на меня, ухмыляясь. Меня попросили не останавливаться без особой нужды. Я нажал на газ, но находился в таком состоянии, что едва удерживал руль в руках. Еще никогда я не ощущал такую близость, такое единство с Софи. Нет, никогда. До сих пор удивляюсь, как мне удалось проехать по оживленному центру Лейпцига – казалось, эти маневры длились бесконечно, часами, хотя на самом деле я потратил всего минут двадцать. С грехом пополам выбравшись на загородную трассу, я остановил машину в глухом месте, посреди степи, и открыл багажник.
В глазах Софи застыл немой ужас. Она наверняка думала, что ее везут на расстрел, и не расставалась с этими мыслями даже тогда, когда я вежливо пригласил ее сесть рядом со мной. Мы ехали дальше по плохо освещенной дороге. Я решил, что разрядить обстановку поможет музыка, и включил кассетный магнитофон. Из динамиков полилась мелодия «Битлз». Вскоре начал накрапывать дождь, переходящий в мокрый снег, что падал крупными мягкими хлопьями. Я вынужден был следить за дорогой с особым вниманием.
– Так куда же мы едем? – нарушил тишину ее голос.
– На границу. Прошу тебя, не бойся. Тебе совершенно нечего бояться. Через несколько часов ты будешь на территории ФРГ.
– Это звучит слишком заманчиво, чтобы быть правдой.
– Но это правда.
– А что потом? Там, за кордоном? Меня арестуют?
– Не исключено, однако в любом случае – не сразу. А может, этого вообще не будет. Все зависит от тебя самой.
До чего неуклюже я выражался! Я протянул Софи ее новый паспорт. Она открыла его, увидела свою девичью фамилию и не знала, что и подумать. Хотя нет, это, скорее, моя интерпретация: на самом деле это я не знал, какие мысли у нее в голове. С ее губ сорвался едва слышный вздох облегчения. Похоже, она
