землю, а у бойцов с наступлением тепла все еще оставались надежды остаться в живых. Но с полным окружением армии надежды рухнули. Боеприпасы были на исходе — патроны выдавали поштучно. Немецкая артиллерия, которая на позициях накрывала целые роты, была не так страшна, как невыносимый изнурительный голод. Снабжения не было, и к середине апреля сухари совсем перестали выдавать. Другие продукты кончились гораздо раньше. Лошадей съели давно. Многие опухали. Бойцы ели все органическое — червей, лягушек, траву и листья. Вот только беда в том, что место болотистое — зелени мало. В некоторых подразделениях даже появились случаи самоубийства: говорят, недавно аж два офицера застрелились.
Антон скорчился от боли в животе.
— У тебя сжатие желудка, — сказал Кравцов. — Съешь хоть что-нибудь.
Сержант осторожно выполз из траншеи, нарвал болотного багульника и протянул Антону. Он сунул в рот кисло-горький мякиш и с отвращением принялся жевать. Когда боль прошла, Антон закрыл глаза, и в сознании снова стали возникать хаотичные картины довоенного прошлого.
Снег превратился в дождь. Выстрелов не было, что являлось большой редкостью за последнее время. Вдруг из темноты раздался чей-то голос:
— Кравцов? Горин?
— Чего надо? — ответил Кравцов.
— Горина надо. В штаб эго вызывают. В штаб армии.
— Ни хрена себе! — удивился Кравцов и ткнул Антона локтем в бок. — Слыхал, ученый! Без тебя, мерзляка, у них стратегия не идет.
Над Антоном склонилось небритое лицо взводного лейтенанта.
— Идти-то можешь?
— Могу, — ответил он и стал медленно подниматься.
— Куда? Пристрелят, — воскликнул лейтенант и с силой пригнул его голову к земле.
Они вошли в лес и, различив в полумраке прибитый к дереву указатель, поплелись по мягкой заболоченной тропе. Прошагав с километр, Антон увидел две сидящие на земле фигуры. Один из этих людей — заросший черной бородой сержант — пытался медленными движениями полумертвеца разжечь костер из собранного сырого хвороста. Второй лежал на боку, свернувшись калачиком. Он весь был присыпан мокрым снегом и не шевелился.
Проходя мимо, Антон присмотрелся к его белому лицу — живой или нет? Сержант поймал его немой вопрос и тихо просипел:
— Чего смотришь? Помер он… Антон отвернулся и побрел дальше.
— Эй! — окликнул его сержант. — Вы, случайно, не в санбат?
— Нет, — ответил лейтенант.
— Жаль. А мы в санбат шли. Мы с двенадцатой батареи. Нас там семеро оставалось, да снарядом накрыло… всех сразу. Пятеро вроде еще живы были. Мы с Михайловым за машиной пошли, чтоб их вывести. Да, видать, не дойти… Братки, вы не в санбат, а? — забывшись, снова спросил он.
Антон молча покачал головой.
— Пошли, пошли, — торопливо проговорил лейтенант, утягивая его за рукав. — В санбате все равно машин нет. И бензина нет. И места нет. Ничего нет…
В штабе их встретил какой-то майор. Он отпустил лейтенанта и провел Антона в землянку. В ней было тепло, тихо, и почему-то пахло дамскими духами.
— Французским языком владеешь? — утверждающим тоном спросил он.
— Так точно, — ответил Антон.
— И немецким?
— Так точно. И немецким.
— Слава богу, — буркнул майор. — У нас переводчика убило. Какого черта его на передний край понесло… В общем, так. В штаб прибыл заместитель командующего фронтом, с комиссией. Его же назначили новым командующим армией. А тут французская журналистка прилетела у него интервью брать — ненормальная! Русский она плохо знает, а переводчика нет. Понял?
— Так точно, — ответил Антон.
— Командующего зовут генерал-лейтенант Власов, — сообщил майор и поднял палец кверху. — Запомни: Андрей Андреевич Власов — большой человек, так что смотри, чтобы все четко было. Понял?
— Так точно, товарищ майор.
— Хорошо. Сейчас тебя переоденут, накормят и вызовут.
«Они, оказывается, тут тушенку жрут, с белым сухарем», — с обидой подумал Антон, стараясь как можно медленнее запихивать ее себе в рот.
— Не торопись, а то плохо будет, — сказал старшина.
— Видно, я никогда не наемся, — проговорил Антон, когда подчистую вылизал консервную банку.
Старшина принес чистую воду, бритву и мыло. Через некоторое время Антон смотрел на себя в осколок зеркала и не узнавал. От мечтательного рассеянного московского интеллигента не осталось и следа. На Антона смотрело худое, но довольно-таки мужественное лицо настоящего солдата. Таким он себя раньше и представить не мог. Антон вдруг вспомнил тот момент, когда он убил первого немца — никаких чувств и эмоций, кроме злобы и решительности.
— Ну, что, Горин, готов? — раздался за спиной голос майора.
— Так точно, — бодро ответил Антон.
Они прошли коротким лабиринтом земляных переходов и оказались в землянке командующего.
Майор отворил дверь, вошел первым и, отдав под козырек, отрапортовал:
— Товарищ командующий, майор Кузин по вашему приказанию прибыл.
— Мой адъютант, — раздался неожиданно сочный бас. — Переводчика нашли?
— Так точно, — отрезал майор и кивнул Антону. Он вошел следом и отдал честь.
Перед ним у стола стоял высоченного роста, статный человек, лет сорока, в генеральской форме. У него было выразительное, хотя и несколько несуразное лошадиное лицо, которое не очень вязалось с его огромной фигурой. Черты его больше подходили школьному учителю или чиновнику, нежели военному: коротко подстриженные и зачесанные назад темные волосы, высокий лоб, на глазах очки в толстой роговой оправе, большой широкий нос и пухлые губы, обрамленные складками.
Не вязался с его лицом и голос — громкий, глубокий, достойный звучать из уст какого-нибудь оперного певца или драматического актера.
— Фамилия? — спросил командующий у Антона.
— Горин. Рядовой Горин.
— Французкий язык знаете?
— Так точно, — ответил Антон и только сейчас за спиной генерала увидел сидящую за столом миниатюрную невзрачную девушку, закутанную в серое пальто.
— Госпожа Кюри француженка, — сообщил Власов, — и вам придется постараться как можно точнее переводить ей то, что я буду говорить. Ну, начнем, пожалуй? — сказал он, сев напротив журналистки, и посмотрел сначала на нее, а потом на Антона.
Антон перевел вопрос. Француженка оживилась и взяла в руки карандаш.
— Генерал, — обратилась она к Власову. — Я знаю, что двадцатая армия находится в тяжелом положении, но не сомневаюсь в том, что вы сделаете все, чтобы исправить его. Какими принципами, политическими и военно-стратегическими, вы собираетесь руководствоваться в решении этой сложной задачи?
— Мое основное правило — стараться как можно яснее отличать главное от второстепенного, — не задумываясь, ответил Власов. — А загонять себя в рамки каких-либо принципов на фронте вряд ли уместно.
В ведении современной войны как никогда требуется неадекватность и вместе с тем продуманность и быстрота принимаемых решений. Что же касается задач сегодняшнего дня, то надеюсь, мне поможет мой недавний боевой опыт под Москвой — когда я, будучи командующим двадцатой армией, вместе с другими командирами сумел прорвать оборону немцев и отбросить их от столицы.
Антон старался переводить как можно более точно, не торопился, подбирая нужные слова.
— Генерал, — вновь обратилась к командарму журналистка, быстро сделав запись у себя в
