избавиться хотел.
— Не исключено, — с некоторым раздражением в голосе отреагировал Власов. — Вместо того чтобы организовать прорыв окружения с востока, Мерецков сначала резину тянет, а потом назначает меня командармом, причем без согласования с представителем Ставки.
— Да, это грубое нарушение, — заметил Зуев. — Кстати, приказа о вашем назначении так и не пришло.
— Не удивлюсь, если его вообще не будет, — сказал Власов. — Эти великие стратеги свои умения только в штабных интригах и проявляют, а воевать не умеют. Вот они и завели армию на гибель. А Мерецков… — Власов махнул рукой. — Звание большое, а способностей…
— Тут не в способностях дело, Андрей Андреевич, — понизив голос, сказал Виноградов. — Еще до окружения до нас слух дошел, что Главком недоволен Мерецковым за то, что тот сорвал-де блокаду Лени- града. В связи с этим Сталин хотел заменить его на вас, Андрей Андреевич. Да, да, именно на вас.
— Я знаю, — пробасил Власов. — Видимо, поэтому Мерецков и решил меня отправить куда подальше.
— Так почему же главком до сих пор не назначил вас командующим объединенных фронтов? — спросил Зуев.
— Думаю, Сталин надеется, что я смогу выправить положение с этой армией. Жаль только, он не знает, что организовать прорыв уже невозможно. Давно невозможно.
— Да. Еще немного, и немцы ликвидируют нас. Это надо признать, — согласился Зуев.
— На наши последние радиограммы с просьбой о помощи Мерецков даже не ответил, — с раздражением вставил Виноградов.
— Уверен, что он и Ставку вводит в заблуждение, как и раньше делал, — сказал Власов. — Положит на штурме несколько сотен бойцов, продвинет армию на десять метров вперед, а потом рапортует — «части противника отброшены».
— Но что же делать? — спросил Зуев.
— Что делать? Завтра француженка полетит в Москву. Думаю, надо отправить на этом же самолете кого-нибудь с докладом в Ставку, минуя командование фронта. Майора Кузина, например. Он должен объяснить создавшееся положение и потребовать немедленного ввода в прорыв окружения пятьдесят вторую и пятьдесят девятую армии. Если они одновременно ударят с востока, то нас еще можно будет спасти.
— Андрей Андреевич, — сказал Виноградов. — Вам самому надо лететь. Больше вам здесь оставаться нельзя — опасно. Другой возможности не будет. Да и в Ставку сами доложите — больше будет толку…
— Я останусь здесь, — отрезал Власов.
— А если у Кузина ничего не получится? — спросил Зуев.
— Тогда будем прорываться сами, хотя… хотя прорыв собственными силами только ускорит нашу гибель.
В разговоре возникла пауза. Послышалось бульканье и звон стаканов.
— Выпьем, — сказал Власов.
— За разрешение ситуации, — произнес Зуев.
— Чтоб они все по заслугам получили, — заключил командарм. — А то обидно будет — они в звездах, а мы — в дерьме.
— Или в земле, — мрачно добавил Виноградов.
Вдруг Антон услышал резкий удар кулаком по столу, и в дверном проеме появился Власов. Он явно был разозлен разговором. Согнувшись под низкую балку и упершись обеими руками в косяки, он сквозь зубы выговорил:
— Горин. Пиши текст радиограммы: Начальнику ГШКА. Начальнику штаба фронта. Прошу понять… — Власов задумался и громко, с раздражением в голосе повторил, чуть ли не по слогам: — про-шу понять, что части восточной группы настолько обескровлены, что трудно выделить сопровождение для танков! Оборона противника на реке Полнеть не нарушена! Положение противника без изменений! Пехота 52-й и 59-й армий на реку Полисть с востока не вышла! Наши части скованы огнем противника и продвижения не имеют. Прошу указаний на атаку пехоты 52-й и 59-й армий с востока. Прорвавшиеся 11 танков не имеют снарядов. Артиллерия с востока не работает. Боеприпасов нет!
Власов замолчал и через пару секунд обреченно произнес:
— Все. Отправить немедленно.
Самолет с французской журналисткой и адъютантом командующего улетел. Прошло двое суток, но никакой помощи погибающей армии так и не поступало. Командование убедилось, что прорывать окружение никто не собирается. Власов мучительно искал выход из угрожающей ситуации. Он постоянно совещался с командирами подразделений, сам несколько раз ездил на передовую.
Однажды, вернувшись в штаб, генерал произнес:
— Это уже не армия… — и отдал приказ уничтожать технику.
Антону поручили рассортировать по степени важности документы, отобрать самые ценные, а остальные уничтожить.
Двадцать первого числа уставший, ссутулившийся, хмурый командарм на последнем штабном совещании отдал приказ о сосредоточении всех сил для прорыва окружения в районе Мясного Бора. Выводить на штурм решили всех: и высшее руководство штаба, и шоферов, и особистов.
Вечером двадцать второго всех построили в колонну, которую сзади прижимал заградотряд из работников Особого отдела НКВД. На марше к Антону подбежал солдат с перевязанной головой.
— Ну, что, мерзляк, отогрелся, — узнал Антон сержанта Кравцова. — Разжирел на штабных харчах- то…
— Да пошел ты! — огрызнулся Антон.
— Ладно, ладно, шучу, — мрачно рассмеялся Кравцов и протянул ему немецкий автомат. — Бери, дарю! И магазин запасной…
— Винтовкой обойдусь.
— Бери, не дури, — сказал Кравцов. — Тебе ж начальство прикрывать… Да бери ты, хрен ученый!
Антон взял «шмайсер» и магазин.
С наступлением сумерек по подразделениям отдали приказ наступать. Впереди бойцов, среди группы штабных работников, выделялась высокая фигура командующего. Антон держался рядом с ним и несколько раз видел его лицо — совершенно невозмутимое, без каких-либо эмоций.
И началось… Стойкое «Ура!» сразу же утонуло во множестве снарядных разрывов. Шквальный минометный огонь не прекращался, а только нарастал с такой силой, как будто немцы знали запланированное место атаки и сосредоточили здесь всю свою мощь. Антон ничего не видел вокруг, кроме разлетающихся от взрывов комьев земли и беспорядочно уходивших в ночь трассирующих пуль. Он периодически бросался в холодную болотную жижу, потом вставал, стрелял в темноту и падал снова, пока не дали приказ отходить. При отходе возникла массовая паника, и солдаты, разбегаясь по лесу, не знали, что делать дальше.
Когда неудачный штурм закончился, Антон узнал, что в эту ночь погибло около ста офицеров штаба, в том числе дивизионный комиссар Зуев и особист Шашков. Но также в эту ночь Господь освятил своей благодатью около шести тысяч бойцов — им удалось пробить немецкие укрепления и выйти из окружения. Ему же провидение приказало снова вернуться в этот заболоченный ад.
На следующий день немцы начали активное наступление. Вновь в никуда полетели радиограммы:
