стенам картины со сценами средневековой охоты, по углам рыцарские доспехи и залитые воском массивные чугунные канделябры. Антону ни разу в жизни не приходилось присутствовать на подобных мероприятиях, и он был слегка ошеломлен увиденным. В большом зале был накрыт длинный фуршетный стол. Вокруг него с бокалами вина в руках прохаживались приглашенные, среди которых были дамы в вечерних платьях и мужчины, большей частью в военной форме.
При появлении Власова все как-то оживились и направили на него свои взоры. Генерал Линдеманн, худощавый человек с узким утонченным лицом, представил Власова обществу и пригласил всех к столу.
Во время фуршета Власов сказал речь, суть которой была очень близка к содержанию его обращений, а также открытого письма «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом», которое Антон изучил незадолго до приезда генерала.
Власов говорил, как всегда, ярко и по-актерски выразительно, приковав к себе внимание присутствующих. Антон же старался переводить громко и как можно ближе к тексту, иногда усиливая моменты, повторяя соответствующие интонации.
— Меня ничем не обидела советская власть, — повторил Власов фразу из открытого письма. — Но теперь я вступаю на путь борьбы с большевизмом и зову за собой весь народ, сыном которого я являюсь, потому что видел, как тяжело живется русскому рабочему, как крестьянин был насильно загнан в колхозы, как миллионы людей исчезали без суда и следствия. В СССР террор распространился не только на армию, но и на весь народ. Не было семьи, которая так или иначе избежала этой участи. Армия была ослаблена, а запуганные люди с ужасом смотрели в будущее, ожидая подготовляемой Сталиным войны. Пожалуй, нигде не сказалось пренебрежение Сталина к жизни русских людей, как на практике Второй Ударной армии. Управление этой армией было Централизованно и сосредоточено в руках главного командования. О ее действительном положении никто не знал, и никто им не интересовался. Один приказ командования противоречил другому. Армия была обречена на верную гибель. Русские люди умирали героями, но за что? Я до последней минуты оставался с бойцами и командирами этой армии. Нас оставалась горстка, и мы до конца выполняли свой долг солдат. Я пробился сквозь окружение в лес и около месяца скрывался в лесу и в болотах. Но теперь во всем объеме встал вопрос: следует ли и дальше проливать кровь русского народа? В интересах ли русского народа продолжать войну? За что воюет русский народ? Как высокопоставленный советский военачальник, я был прекрасно осведомлен о планах Сталина летом сорок первого года совершить нападение на Европу с целью разгрома Германии и распространения большевизма на всей ее территории. Известно, что именно эти планы и вынудили Германию напасть на Советский Союз. Но я также отдаю себе отчет, что если бы Сталину удалось первому совершить нападение, то война была бы не менее масштабной и кровопролитной. В конечном итоге именно большевизм втянул наши народы в эту страшную войну. Так не является ли большевизм, и в частности Сталин, главным врагом русского народа?! Я давно пришел к выводу, что мой долг призвать русский народ к прекращению кровопролитной, ненужной ему войны за чужие интересы, к борьбе за создание новой России. Я пришел к твердому убеждению, что задачи, стоящие перед русским народом, могут быть разрешены в союзе и сотрудничестве с германским народом. Высшие достижения русского народа неразрывно связаны с теми периодами истории, когда он связывал свою судьбу с судьбой Европы, когда он строил свою культуру, свое хозяйство, свой быт в тесном соединении с народами Европы. Но большевизм отгородил русский народ непроницаемой стеной от Европы. В союзе с германским народом русский народ должен уничтожить эту стену ненависти и недоверия.
В союзе и сотрудничестве с Германией он должен построить новую счастливую Родину в рамках семьи равноправных и свободных народов Европы…
Когда Власов закончил речь, посыпались частные вопросы, на которые Антон только и успевал реагировать.
— Скажите, генерал, — обратился один из офицеров. — В чем вы видите конечные политические цели для России, если вам удастся разгромить большевизм?
— Паритетный мир с Германией и присоединение к свободной Европе, — незамедлительно ответил Власов. — А дальше — восстановление хозяйства и установление настоящего социалистического строя, с роспуском колхозов, свободой торговли и ремесел.
Спустя некоторое время Антон заметил, что на генерала подействовал алкоголь, и тот стал более смелым в своих высказываниях, пообещав немцам занять Ленинград силами РОА.
— Кончится война, — сказал он, — мы освободимся от большевизма, и тогда в нашем Ленинграде, которому мы вернем его настоящее имя, будем принимать немцев как дорогих гостей!
Реакция на это смелое заявление у многих офицеров была не слишком восторженной, и Антон заметил это по некоторым лицам и сопутствующим тому комментариям.
Когда интерес к Власову снизился, генерал направился к невысокому улыбчивому брюнету, который беседовал в обществе одного военного и яркой молодой женщины в парадном офицерском мундире.
Антон давно обратил внимание, что этот скромного вида человек уже давно бросал заинтересованные взгляды на Власова. Теперь он охотно отделился от своих собеседников и направился им навстречу.
— Вальтер Шелленберг, — представил его генерал Линдеманн. — Бригаденфюрер СС, шеф разведки.
Антон много раз слышал это имя.
В беседе с Шелленбергом Власов моментально протрезвел, хотя и говорил с ним жестко и напористо. Антон понял, что эта встреча является для генерала одной из наиболее важных на этом приеме.
— Пропаганда не может длиться до конца войны, — говорил он. — Если Гиммлер не поддержит создание реальной боевой армии, то все, чем мы занимались целый год в пропагандистском плане, вскоре станет просто бессмысленным.
— Вы так мрачно оцениваете обстановку на фронтах? — с интересом спросил Шелленберг.
— Я, как боевой генерал, считаю, что Сталин уже переломил обстановку на фронтах в свою пользу. Общаясь с офицерами вермахта, я убедился, что многие из них точно так же оценивают ситуацию. Но сейчас еще не поздно исправить положение формированием регулярных русских освободительных сил, подчиненных единому командованию.
— Не скрою, генерал, — задумчиво произнес Шелленберг, — что наше руководство не доверяет вам по двум причинам: во-первых, многие боятся, что, выступив в роли военного союзника Германии, вы выдвинете далеко идущие политические требования, а во-вторых, некоторые… — он замялся, — недалекие партийные руководители считают, что вы можете вести двойную игру и, обладая армией на передовой, повернете свои винтовки против нас, открыв на этом участке путь советскому наступлению.
На эти слова Власов только развел руками, а Шелленберг тут же добавил:
— Я, конечно же, понимаю всю абсурдность подобных домыслов, но, к сожалению, у меня пока нет весомых аргументов, чтобы убедить свое начальство.
— Но, в конце концов, они должны понять, что только настоящая русская армия, столкнувшись на фронте со своими соотечественниками, способна внести сомнения у них в праведность этой войны для России. Тем более что все основные ресурсы пропаганды, на мой взгляд, уже исчерпаны. На сегодняшний день под моим именем стоят более миллиона русских добровольных помощников и регулярных солдат, а это уже более пятидесяти дивизий! А если к ним прибавить еще более миллиона «остовцев», годных к военной службе, работающих на предприятиях Германии?! А тысячи военнопленных, которые охотно могут пойти за мной?! А бывшие белогвардейцы, разбросанные по Европе?! А загнанные в колхозы жители оккупированных территорий?! Неужели вы думаете, что они не присоединятся к нам, когда по Украине и Белоруссии строевым шагом промаршируют регулярные части РОА?! Я мог бы собрать четыре — четыре с половиной миллиона человек! — Власов раскраснелся и громко, так, что некоторые обернулись, воскликнул: — Я дал вам четыре с половиной миллиона людей! Где они?!
Шелленберг с пониманием кивнул, нисколько не смутившись напора Власова, и спокойно произнес:
— Не горячитесь, генерал. Я понимаю вас и полностью разделяю вашу точку зрения. Но чтобы не быть голословным, обещаю вам лишь одно — доложить рейхсфюреру о нашем разговоре. Со своей же стороны я уже собираюсь предложить вам сотрудничество. Мы могли бы предоставить вашему штабу право на создание собственной разведывательной службы. От нас — вся необходимая техническая и иная помощь, от вас — всего лишь возможность для СД пользоваться добываемой вами информацией.
