— К сожалению, так. Стихийный народный чекизм и по сю пору еще не выветрился.
— Что не выветрился?
— Чекизм. Чека. Большевизм. Слишком многие поддерживали душевно. Искренно и из глубины.
— Власть поддерживали. Народ законопослушный.
— Власть сами выбрали. В семнадцатом году была альтернатива.
— А уж выбрали — так поддерживали, слушались. Послушные и терпеливые.
— До времени. Верно. А сорвется — не остановишь, не удержишь. Что при Пугачеве, что в Гражданскую.
— Бог уследит и всем воздаст.
— Чуть запоздал. На нашу жизнь. Мы, порой считаем, что Бог, словно классный наставник следит и высматривает, да в кондуит заносит, а потом в эту точку и вдарит возмездием.
— Всем воздано. Зря никто не пострадал.
— Думаю, Бог не следит за каждым человеком, даже за каждым обществом или страной…
— А как же! Все свое получили по делам своим. И люди и режимы.
— Я думаю, что создан такой порядок Божий… Ввел Он такой свой Мировой режим, что зло само обнаруживается, обнажается и само собой воздается. Самому Ему и не надо следить за каждым. Все само должно получиться. Он может и не встревать. Он изначально запустил такую эволюцию: «Мне отмщение и Аз воздам». Изначально — и нечего отвлекаться на каждого и везде присутствовать. Тогда и свобода воли лучше играет.
Опять вошли в кабинет:
— Виталий Савельевич, вы хотели сами перевязывать из третьей палаты?
— Через полчаса. Когда возьмете, позовете меня. А я кофе больше люблю. Народ от чая к кофе подался.
— Да. Сейчас его пьют больше, чем раньше. А я раньше кофе больше пил, а ныне к чаю перекинулся.
— Против течения любите.
Нет, просто, большее разнообразие вкусов и запахов. Время тянет к разнообразию. От единообразия устали.
Виталий Савельевич расхохотался — видно подумал о чем-то своем:
— По-разному. Разнообразие — это молодежь. Посмотрите сверху из окна на молодежь. Все разноцветные, разнообразные: кто блондин, кто брюнет, кто крашенный в любой цвет. А на стариков — все больше одноцветных, серых, или, если хотите, серебряных, седых, одинаковых. Власть потому и опирается на седых. Одинаковы. — Виталий Савельевич даже чуть не захлебнулся от смеха. — Серебро не всегда благородно… А может, и наоборот. Хм. Большевики пришли от разнообразия и всех сделали серыми, седыми, одинаковыми. Велели. И подчинялись. Седые законопослушнее.
— Конечно, стихийный большевизм был страшнее власти. Власть порождение его.
— Большевизм сюда с запада принесли чуждые нам люди.
— Может и так, да только первый большевик был царь Петр.
— Ну уж нет! Петрушу я вам не отдам. Он для Руси сделал много. Все.
— Так он-то с запада и принес чуждое. Россия медленно продвигалась, а он одним махом, революционно, скачком. Революции всегда опасны для своей страны.
— Зато мы сразу стали державой, которую начали бояться. Великой державой.
— И до сих пор боятся. Да и что за цель — страх наводить на других! Великая держава та, где люди хорошо живут — спокойно, сытно, в тепле и без страха. Бояться! Пьяного дурака тоже боятся.
— Сильная держава и пьяного утихомирит.
— Оно и видно. Вот и получается — из века в век у нас все те же надежды, что на обломках самовластья напишут очередные имена.
— Да уж точно — при большевиках вот самое то… когда такой надеждой жили.
— И при Петре, и, когда Пушкин писал и так далее и так далее. Когда кончится!?
Старшая сестра пришла с кучей историй болезней на подпись для передачи в статистику и архив.
— Положи на стол. Потом подпишу. Кофейку попью только. Может, еще, Борис Исаакович?
— У меня еще есть.
— Петруша промышленность создал в стране. На Урале.
— Вот именно. Тот самый ВПК, что до сего дня, словно рак ел Россию и гнал в дурацкие войны, чтоб оправдать себя, да осиливал любое сопротивление самовластью, да его самого усиливал.
— Зато предпосылка стать настоящей индустриальной державой. Без промышленности не может быть права в государстве. Без промышленности — феодализм. Так бы мы и оставались с боярами да хлебом одним… Ну еще с медовухой.
— С хлебом! А сейчас и его покупаем. Промышленность на западе строилась на основе… вместе с правом. Сначала отдельные ремесленники объединились в цеха. Появился устав — основа людских, рабочих взаимоотношений. Укреплялся город. Появились договора между делателями, купцами, хозяевами, будущими капиталистами. А у нас?
— Что у нас?.. У нас…
— У нас Петр сначала религию придавил, патриарха убрал, церкви осквернил, чтоб не мешали ему, а потом силком народ крестьянский на заводы погнал. Крепостные, что в поле, что в цеху. Все через насилие — что завод, что колхоз.
— Борис Исаакович! Так война ж была. Шведы не пускали нас к морю.
— Вечный для России жупел — война! Единообразие вам не любо, а этим жупелом вечным и поддерживалось оно до сего дня.
— Мы почти одни православные, а вокруг… Угроза войны. Конечно.
— Триста лет страна работает на войну. Такая богатая страна! Самая богатая. Бедная давно б разорвалась иль растворилась, а не только б разорилась. Беда от богатства.
— Горе от ума. И режим от излишнего умствования. Нынешний режим. И вот результат. Правильно вы говорили — Бог не мстит, но создал порядок, что нечисть сама себя сожрала. Самомщение… А ваши предки, Борис Исаакович, давно на Руси живут?
— А кто его знает. Все документы, записи уничтожены вместе с синагогами. Сначала семнадцатым годом, потом оккупацией сорок первого, а потом уж добивали в начале пятидесятых, наверное, если, что и оставалось. Много раз все уничтожалось за последние две тысячи лет. Думаю, скорее всего, здесь мы с Екатерининских времен, с разделов Польши.
— Так что остались без роду, только с племенем?..
— Да. Иваны с родством запутанные.
— Ха! Значит, лет двести всего у нас.
— Так ведь и ваша фамилия, Кононенки тоже всего лишь за сто лет допреж нас подались к Великороссам из Малороссии… А может, и мы от вас сюда подались тогда же, если кто и оставался из наших после Хмельницкого.
— Да ваши в Малороссии, как вы говорите, давно, раньше.
— А интересно, кстати: Савелий и Савва одно и тоже имя? И Саул еще?
— Киевская Русь, Московская ли — все одно Русь.
— Как сказать. Не знаю. Пожалуй, Русь ушла из Киева во Владимир, Суздаль, Тверь, Москву… Да, нет, пожалуй, там создавалось нечто иное. Киев больше тяготел к Западу. Из Киева шли ученые и новые переводы, приведшие к расколу.
— Киев Москва — одна семья.
— Семья! Как брат с братом Рюриковичи поступали лучше не вспоминать… Семья! В отличие от Киева, Московская Русь уже отделилась от Европы. Сильно было влияние Орды.
— Москва объединительница… Противоборствуя Орде.
— Москва пожирательница соседей, пользуясь и прикрываясь мандатом Орды. Ведь Невский выбрал Орду, а не немцев. Впрочем, не специалист, не знаю. Я историю, скорее, больше знаю по художественной литературе, чем по серьезным историческим источникам. Хотя читал, читал. Кое-что читал и из ученого
