карману.
– Второй здесь, – сказал он спокойно.
– Думаешь, без стрельбы не обойдется?
– Посмотрим по обстановке.
– Сколько людей с собой берешь?
– Всех. А здесь четверых оставлю для обеспечения вашей безопасности.
– Достаточно двоих, – покачал головой Илья Евсеевич, – один на воротах, второй в доме. Куда больше? Периметр и дом на сигнализации, да и я вооружен.
– Хорошо, – согласился Менжинский, – оставлю двоих. Чем больше людей будет задействовано в операции, тем больше гарантий успешного исхода. Думаю, что пары часов нам хватит.
– Менты в курсе?
– Только Берманов. Но он – это тоже часть операции. Наивный дурачок надеется провернуть все сам, хочет славы и денег, но даже героической гибели не получит: в этом похищении он будет замазан полностью.
– Подробности меня не интересуют, – махнул рукой Флярковский, – главное, чтобы ребенок был здесь.
– А если…
Леонид Иванович бросил быстрый взгляд на Флярковского, и тот отвернулся.
– Мы совсем недавно уже говорили на эту тему, – спокойно напомнил Илья Евсеевич, заглядывая в пустой сейф. – Теперь я хочу только одного: проснуться завтра утром без головной боли.
Менжинский надел бейсболку, перекинул через плечо ремень сумки и, продолжая смотреть на спину Ильи, произнес негромко, будто бы себе самому:
– Нет проблем.
Он вышел из кабинета, спустился по лестнице на первый этаж, кивнул ожидающим его людям, махнул рукой, подгоняя их. Все это проделал быстро и молча, не желая больше говорить ни о чем, а может, потому, что торопил не их, а приближение того мгновения, которое изменит его собственную судьбу. Он сбежал с крыльца и сел в микроавтобус. Открылись ворота. Вскоре несколько машин выскочили на трассу. Менжинский снял с плеча сумку и поставил рядом с собой на сиденье. В динамиках чуть слышно звучала мелодия, какая-то песня смешивалась с тишиной и шуршанием шин. Леонид Иванович не прислушивался, а потом вдруг узнал голос Сони.
– Выключи! – приказал Менжинский тому, кто сидел за рулем.
– Это Соня Маркова поет, – объяснил тот, – она мне свой диск подарила. А вам что, не нравится?
– Выключи, идиот! – крикнул Леонид Иванович и спокойно объяснил: – Может, мне и нравится, как она поет, только надоело слушать: даже Илья Евсеевич ее голос на мобильник свой записал. Кто-нибудь позвонит, и сразу – Соня Маркова со своими грустными песенками.
Сказав о мелодиях в мобильнике босса, Менжинский вспомнил, что и ему надо позвонить, достал свой телефон и набрал номер.
– Через полчаса, как и договаривались, – тихо сказал он в трубку. – Я все везу с собой. Надеюсь, что и вы тоже меня не подведете.
За окном темнело. Начинал накрапывать дождь. Сердце Менжинского заныло то ли от напряжения, то ли от дурного предчувствия, словно он провалился в холодные объятия опытной и равнодушной осени.
Наверняка есть люди, которым зима нравится больше лета. Они, даже просыпаясь ярким июльским утром, спешат к окну, чтобы поглядеть, не выпал ли снег. Измученные рабы на выжженных солнцем плантациях, вероятно, представляют рай как покрытое сугробами поле. Но большинство, конечно, любит солнечное и теплое время года. Тепло нравится и людям, и животным, а птицам особенно. Птицы устремляются в погоню за ним, они поют на заре, радуясь каждому раннему восходу, доброте мира. Да и люди поют иногда, когда у них светло на душе.
Люди не меньше птиц любят лето. Любят лето, а всегда ждут весны. Первые лучи вдруг потеплевшего солнца заставляют обнажиться газоны, постепенно забывают о шубах прохожие, все вокруг преображается, становится прекраснее и удивительнее. Особенно радуются мужчины, видя на улицах очнувшихся после зимней спячки красивых девушек. Первая травка, зеленеющая на пыльных обочинах, набухшие почки на ветках, разогнувшихся в предчувствии собственной красоты, крики спешащих домой птичьих стай и теплое дыхание вечернего бриза, нашептывающего признания уставшей от собственных проказ ветреницы. Впереди лето, и душа не устала еще от коротких жарких ночей. Осень еще далеко, ее нет, да и не было никогда на свете. Но однажды за чередой радостных дней, после холодного и продолжительного ливня с изумлением и тоской вдруг замечаешь усталый взгляд неутомимой еще недавно весенней подруги и светло-желтую прядь в ее выгоревших волосах. С тихим стоном осыпаются листья, и в запахе зеленых яблок последний глоток надежды на бессмертие птицы, поющей в твоей груди. С осенними дождями приходят туманы, за которыми уже не разглядеть будущего. Осень – первое напоминание о вечности, в которой не будет ни тепла, ни песен, ни поцелуев, ни ласки.
52
Берманов приказал водителю подъехать как можно ближе к служебному входу в ресторан, после чего, не выходя из машины, принялся осматривать двор. Ничего подозрительного Эдуард Юрьевич не заметил: все то же, что и обычно. Небольшая парковочная стоянка для автомобилей жильцов четырех домов, бетонный терминал для мусорных контейнеров, подстриженные кустики какого-то растения – спрятаться здесь негде. Правда, со двора три выезда на три разных улицы, связанные между собой лишь проходными дворами. Если проводить здесь операцию по захвату злоумышленников, то задействовать придется слишком много сотрудников.
Берманов вышел из машины, нажал кнопку звонка. Дверь отворила та самая официантка Нина, которой он недавно сделал выговор.
– Куришь? – строго спросил он.
– Нет, – испугалась официантка, – нам хозяйка не разрешает, а я к тому же некурящая.
Эдуард Юрьевич скривился: неужели эта дура не догадывается, кто настоящий владелец ресторана? Но если Анжелике нравится заниматься муштрой, то пусть. Берманов прошел по коридору, заглянул в холодный цех, где повар лениво строгал салаты, потом посмотрел в зал, где столик за печкой оккупировали четверо мужчин с помятыми жизнью лицами и в отутюженных дорогих костюмах.
– Марлин – это рыба такая, – донеслось до него, – типа окуня, только они до пяти метров в длину и почти тонну весят, а мне не повезло – я всего на сто тридцать кило вытянул. Потом еще акулу…
Анжелика сидела в своем кабинете и смотрела телевизор. На экране бушевали мексиканские страсти.
– Есть будешь? – спросила она, не отрываясь от страстей.
– Я по делу, – попытался отвлечь ее Берманов.
– Погоди чуток: сейчас самое интересное будет: Хуанита после авиакатастрофы ненадолго ослепла и не заметила, что у Карлоса роман с его секретаршей, а та стерва хочет…
– Анжелика, мне плевать, что кто-то ослеп! А вот то, что ты оглохла, меня бесит. Я сказал, что по делу пришел. Мне надо, чтобы через двадцать минут зал был пустой. Тебе понятно?
– Да ты чего? Сейчас самое время. Только что VIP-клиенты пришли, сразу два литра самогона заказали, а еще…
– Выйди и объясни, что по техническим причинам ресторан закрывается на два часа. Самогон пусть с собой забирают и закуски. Денег с них не бери.
Анжелика вытаращила глаза и тут же изобразила оскорбленную женщину.
– Эдик, я не понимаю, что происходит. Ты в последнее время сам не свой. Что случилось?
– Что случилось? Что случилось? – раздраженно повторил Берманов. – Проблемы у меня.
– У всех проблемы. Думаешь, у меня их нет.
– Какие у тебя проблемы? – скривился Бергамот. – Хуанита ослепла? Дура ты, Анжелика! От меня преступник ушел. Будем надеяться, что ненадолго. И уп– равление собственной безопасности мне на «хвост»
