— Вот эту крепость кто сделал, как вы считаете?
Стена, высоченная, гранитно-монолитная, прореженная круглыми башнями, лежала на земле, словно циклопическое, сказочное чудище с каменной чешуей, и хвост его был где-то далеко за изгибами гигантского тела. Башни с приземистыми шлемовидными крышами и чернеющими под ними узкими глазами-бойницами были похожи на головы древних воинов.
— Ясно кто, какой-нибудь заморский мастер.
— Видите, — вздохнул Сергий, — ничего-то мы не знаем, а ведь архитектором этого чуда фортификационного искусства является поморский крестьянин Трифон Кологривов, он родом из Неноксы. Ваш земляк.
Феофан изумился искренне:
— Не может быть! Ненокса — это же рядом от Лопшеньги, семьдесят верст!
Ему не верилось, что кто-то из земляков может чего-либо смастерить лучше, чем он сам. А тут, пожалуйста, «шедевр фортификационного искусства».
— А камни кто клал?
— Сами монахи и клали, своими руками.
— Что, без техники?
— Какая же тогда техника! Пятнадцатый век… Выковыривали валуны с морского дна на отливе и волоком.
— Ох те мне-е, труд-то какой, — вздохнул Феофан, подошел к стене и погладил один валун, обросший лишайником. Валун был метра три шириной, полтора высотой. — Как же они на руках такую тяжесть?
— «Кладен камень великой, человек двести едва волокут» — так сказано в Соловецкой летописи об этом строительстве. Зато впоследствии эта крепость выдержала несколько осад и никому не удалось ее взять. Она неприступна.
— Интересно! — искренне сказал Феофан.
— Ладно, пойдем дальше, — Сергий явно стремился чем-то поразить. По дороге рассказывал: — Соловецкие монахи своими руками создали две гидросистемы — транспортную и питьевую. Для этого они отрыли около сотни каналов, укрепили их берега гранитом. Помните, вы на озере переходили через мост, через речку, помните?
— Конечно, помню, что я, беспамятный, — слоник-мост Феофан запомнил хорошо.
— Какие там были берега?
— Гранитные. — Это тоже тогда бросилось в глаза.
— Вот-вот, — так устроены все каналы. Представляете, какой это труд?
Да, действительно потрудился народ.
— В питьевую систему входило семьдесят восемь озер. Причем, вы представляете, выбирались лишь озера с песчаным дном, представляете? — Сергий даже возбудился. — Питьевая вода из семидесяти восьми лесных озер! Да еще с песчаным дном! Представляете, вкуснота! Травы, запахи цветов, леса, да это же бальзам! Вот люди жили, представляете!
— Не представляю! — Феофан на этот раз позавидовал монахам, гурманам этим.
— Вот, а транспортная система включала девять самых крупных озер и предназначалась для заготовки сена, дров, материалов. По ней ходили два парохода — «Чайка» и «Озерный».
— Ничего себе, жила братия, — присвистнул Феофан.
— Остатки воды крутили мельницу, пойдем посмотрим на нее.
Они подошли к невысокому зданию, когда-то, видно, довольно красивому, выложенному декором из фасонного кирпича, теперь выщербленного. Сбоку громоздилась полуразрушенная аркада из арок, опирающихся на колонны. Поверх нее пролегало некое подобие балюстрады из кирпичных колонок — балясин с остатками изразцов. Внизу, под зданием, в подклете, словно в больном животе, что-то неровно урчало.
— Вот она — мельница, вернее, бывшая. Здесь монахи устроили все так, что вода крутила для них жернова, молола и сеяла муку, толкла жито, стирала одежду, валяла сукно и шерсть, делала крупу. Такого в России никто больше не создал.
— Ничего себе…
— Это еще не все. Это вот гидроэлектростанция, первая в России. Ее построили сами монахи по собственным чертежам. Здесь она стояла.
Замшелая груда камней заросла травой, чертополохом и формой своей весьма напоминала могилу… первой в России гидростанции.
— Зачем же ее сломали, пусть бы работала! — от души возмутился Феофан.
Сергий ничего не ответил, только махнул рукой и отвернулся. Потом сказал:
— Двигаем дальше.
Почти на впадении воды в море было устроено что-то вроде шлюза. Борта у него были из дерева, давно подгнившего, сопревшего.
— Это не шлюз, это первый сухой водоналивной док в России, теперь не действует. Его тоже сконструировали монахи, а не какие-то там заморские мастера.
Потом был Преображенский собор.
— А это самое высокое здание в Российском государстве шестнадцатого века. Представляете, даже выше всех зданий Московского Кремля. Соловки тогда всех удивили.
— А отчего у него стены кривые?
Стены, действительно, чем выше кверху, тем сильнее наклонялись вовнутрь.
— Это для устойчивости, — объяснил Сергий, — это единственное здание в стране такой постройки. Нет аналогов. Ну и для того, чтобы росписи изнутри лучше рассматривать.
— Пойдем посмотрим.
— Пойдем, — Сергий сказал это мрачно.
Фрески были местами соскоблены, местами залиты какой-то грязной жидкостью. Уцелевшие лики и глаза святых выглядывали из-под этих подтеков испуганно, выжидающе, вот-вот кто-то замажет или сотрет и их. Повсеместно, насколько дотягивались руки, кто-то старательно, глубоко выцарапал гвоздем матерные слова.
— Здесь были уникальные росписи новгородской школы, — тихо, как над покойником, сказал Сергий.
— Пошли отсюда, а, — не выдержал Феофан.
Потом они бродили по берегу Белого моря, вышли к Святому озеру, лежащему за монастырем, прямо у его стен. Феофан в основном молчал, говорить ему не хотелось.
Сергий рассказывал:
— …Представляете, здесь, под самым Полярным кругом, монахи умудрились создать ботанический сад, где акклиматизировали множество теплолюбивых, южных растений, вдохнули в них жизнь. Здесь росли кедры, лиственницы, пихты, сирень, яблони, вишни, липа, ясень, которые нигде больше не растут в этих широтах…
— Ну а теперь-то они растут али как?
— Да нет, повымерли почти все.
— Почему так?
— Ухода нет, вот и вымерли… Здесь были накоплены несметные богатства: уникальные иконы работы известнейших мастеров, драгоценные каменья, изделия из золота и серебра тончайшей работы, оружие, усыпанное бриллиантами… На сотни миллионов золотых рублей.
— Где же теперь это все? — спрашивал Феофан.
— Малая часть сохранилась в музеях, остальное пошло по рукам… Монастырская библиотека насчитывала более двух тысяч редчайших книг. Многие из них были из собраний Ивана Грозного, Дмитрия Донского, Дмитрия Пожарского, Федора Колычева, Авраамия Палицына… Ко всем книгам имели доступ крестьяне-поморы…
— Они-то хоть сохранились, книжки-то? — спрашивал Феофан.
— Кое-что, да. Хранится в Ленинградской Публичной библиотеке… Здесь впервые в России монахи
