И начальник отдела и Павловский остались друг другом довольны. Жмуриков даже позабыл об интересной статье в «Огоньке». Радовался этой встрече и проснувшийся в нем инженер-гидролог. Но под конец Феофан попросил дать ему официальное разрешение на строительство плотин, и в Жмурикове проснулась более сильная личность — администратор, который понял, что Павловский самовольничает.
— А разве вы выступаете не от имени своего колхоза?
Администратор велел ему перейти с Феофаном на «вы».
— Да я, понимаете, — стушевался Феофан, — не все еще детали согласовал с правлением, то есть с председателем, но он мне разрешит, обязательно разрешит…
— Ну вот когда разрешит, тогда и приходите за официальным документом. Мы их частным лицам не выдаем, — отрезал администратор, сидевший в Жмурикове…
Здесь, пожалуй, следует дать кое-какие пояснения.
На колхозном собрании, посвященном Дню рыбака, которое состоялось неделю назад, Феофан всех взбудоражил. Обвинил он руководство колхоза в грехах куда как серьезных. Например, в том, что оно, то есть вышеупомянутое руководство, отравило окрестные озера и знаменитую семужью реку, бездумно высыпая удобрения — аммиачную селитру — на сенокосные луга вокруг тех озер.
Остановиться бы ему в обвинениях своих, однако Феофан — отчаянная голова — выступление свое продолжил и навлек на себя начальственный гнев. Заявил он, что по вине руководства губится богатейшее в прежние годы озеро Белое: на реке, которая из него вытекает, поставили плотину, а потом из-за допущенной халатности вода прорвала плотину, река течет теперь не по руслу, а выливается прямо в море. В результате озеро усыхает, рыба из него уходит.
Только не принял народ Феофана всерьез, никому не захотелось и праздник себе портить, и связываться с председателем.
Так вот и появился Павловский в районном центре, твердо решив действовать на свой страх и риск.
Кое-что все же было достигнуто. Павловский вернулся домой воодушевленный. Он знал, как все нужно делать, а это было главным. Сразу пошел к приятелю, бульдозеристу Кольке Назарову. Тот сидел в майке, уткнувшись в телевизор. Шла какая-то антиалкогольная передача, на голубом экране мелькали неприличные лица хроников.
Колька отвлекся с неохотой, поинтересовался:
— Что, получил бумагу?
— Все нормально, — заверил Феофан. — Есть мандат!
Колька встретил эту новость без особого энтузиазма. Он знал, что свяжешься с Павловским — хлопот не оберешься. Сказал только обычную свою дурацкую фразу:
— Зер гут, очень большой зер. — Колька служил срочную в ГДР.
— Начнем завтра же, Коля!
— Ты бульдозер пробей сначала, шустряк.
— Пробью, Коля, сейчас проще, сейчас межсезонье.
И действительно пробил. Пошел к колхозному механику Богомазову, сказал: нужно перетаскать с берега бревна для строительства бани, выписал трактор на два дня, заплатил за это свои кровные.
— Ну ты даешь! — искренне изумился Назаров. — Тебе же их никто не вернет!
— Верну-ут! Плотины построим — вернут! Увидят же, что дело полезное.
— Держи карман!.. — Колька был почему-то настроен пессимистично.
Утром следующего дня они первым делом поехали на свалку сельхозтехники, где годами ржавел металлолом, нагрузили полный прицеп, привезли его к истоку Белой. Место для плотины было удобное — довольно узкое, берега плотные, хотя немного крутоватые. Река выбрасывалась из озера уверенно, напористо и не знала, что ее сейчас будут покорять.
— Ха-ха, — сказал, потирая руки, Феофан. — Вот она минутка!
Он весь светился, разгладилось рябое лицо, глаза блестели. Он ждал этого мгновения.
Первое железо было сброшено в реку.
— Это для основы, для скелета, — разъяснил Феофан свою инженерскую задумку.
Потом привезли еще и еще. Трижды съездили за каменьями, их было множество на морском берегу в километре от деревни. Потом навалили глины, грунта. К концу дня, уже вечером, плотина была, в основном, готова, река Белая прекратила свой бег. Феофан устал, как собака, вымок, изнемог, но прыгал, возбужденный, по утрамбованной плотине, радостно хрипел:
— Утихомирилась, матушка, куда от нас денесся…
Колька сидел у трактора, курил, удовлетворенно сопел, было видно, что тоже завелся, что доволен. Миролюбиво ворчал:
— Заколебал ты меня, Александрыч. За сверхурочные по двойному тарифу сдеру.
— Согла-асен! — по-купечески щедро рубил Павловский.
Договорились утром выйти в восемь. Оставалась нижняя плотина.
Феофан проснулся, открыл глаза, рывком поднялся, глянул на будильник. Стрелки показывали четверть десятого. Что такое? Не поверил глазам. Желтая узенькая стрелочка стояла на полвосьмого. Неужели звонок не сработал? Крутанул завод боя, а он повернулся свободно. Вот тебе и раз! Выходит, не слышал звонка, проспал. Прямо в трусах выскочил на кухню. У печки обряжалась мать.
— Мам, ты чего меня не будишь?
С матерью особенно не попрепираешься, крута, как фельдфебель.
— Сам дрыхнет, а я виновата! Предупредил?
— Я устал вчера очень, бухнулся, да и все.
Мать что-то заворчала насчет того, что с таких, как он, Фанька, работников никакого прибавку, одни разоры, и чего-то еще, но он прислушиваться не стал, его интересовало другое.
— Ко мне Колька не заходил Назаров?
Мать по Кольке прошлась тоже довольно круто, не в настроении была чего-то с утра, но Колька, оказывается, не заходил. Забегал только бригадир Мищихин.
— А он зачем? — забеспокоился Феофан.
— Леший его знат, — отрезала мать, — прогнала я его, баламута. Прибегал ругаться.
— На кого?
— Не на меня же, чего мне с им, со свистком.
— Значит, на меня?
— Ну!
Феофан наспех оделся, сполоснул лицо, завтракать не стал, хотя мать и понуждала. Не до завтрака. На душе ворочалась тревога. Побежал прямо к плотине.
То, что он увидел, резануло ножом по сердцу.
Плотины уже не было. Экскаватор вычерпывал из воды последние железяки, камни, грунт, рушил остатки его труда, доламывал, дотерзывал его давнюю мечту — восстановить Белое озеро.
Суетились вокруг мужики, человек пять. Среди них был и Колька Назаров со своим бульдозером. Рядом с экскаватором стоял сам председатель Юдин, тут же, конечно, сновал и Мищихин.
На подошедшего Феофана все обернулись почему-то разом и замолчали. Даже экскаватор перестал работать. Юдин злой, рот перекошен, крикнул, не отходя от экскаватора:
— У тебя, говорят, разрешение имеется на это безобразие?
Даже имени не назвал.
— Нету у меня никакого разрешения, — тихо сказал Феофан.
— Нет, так судить будем! Ответишь нам!
Феофан молча махнул рукой и пошел прочь.
