– Ладно, – сказал первый, – мы оформим липовый протокол на ДТП, найдем виновного, страховая компенсирует вам ущерб. Только в этом случае – пятнадцать тысяч. Вы подумайте.
Алексей подошел к своей машине, открыл дверь и сел рядом с Настей.
– Прости, Лешенька, я не хотела. Я автобус стала справа обходить, а там они стоят… – прошептала она сквозь всхлипы.
– Зачем ключи у меня вытащила?
– Я не вытаскивала: они на полочке в прихожей лежали. А я на кастинг спешила. Агентство «Ред старз» проводит отбор моделей для работы в Европе. Я думала, что если приеду на такой машине, то они поймут, что я уже…
– Ты уже приехала, – сказал Волошин.
Он достал бумажник, вытащил из него несколько купюр и протянул девушке.
– Возьми такси и дуй на свой кастинг. Поговорим дома.
Доверенность оформили быстро. К тому времени один из инспекторов успел съездить домой и привезти деньги. Разбитую машину Волошин отдал за семнадцать с половиной тысяч долларов. Через полтора месяца получил еще триста шестьдесят тысяч рублей от страховой компании. К тому времени Настя уже была в Париже. На кастинг она все-таки успела и, несмотря на распухшее от слез лицо, прошла его. Вечером приехала домой, страшась разговора, а еще больше предстоящей разлуки. Но Алексея не было. Волошин в тот вечер отправился в казино. Она звонила на мобильный, но Алексей не ответил. Он вообще отключал аппарат, когда играл. Утром он не застал ее дома. Искать не стал. Через два дня Настя вернулась. Сообщила о своем скором отъезде в Париж и спросила, как он к этому относится. Алексей пожал плечами, сказав, что парижские гаишники ее с нетерпением ждут. Она не обиделась. Остаток дня молча собирала свои вещи. И только за ужином Настя призналась, что утром сделала аборт…
Возвращаясь в коттедж, Волошин завернул в магазин за сигаретами. Зашел и увидел стоящую возле кассы Эмму. На ней была лисья шубка. Эмма расплачивалась за шампанское и разговаривала по телефону, а потому не заметила Алексея. Он хотел подойти, но потом передумал. Эмма прошла за стендом с сигаретными пачками, за которым стоял Волошин. Говорила она по-английски:
– No, no. Don’t take anything steps. Very dangerous people. That’s my problem.
«Очень опасные люди, – понял он, – о ком это она?»
Стеклянная дверь за Эммой закрылась. Алексей видел, как Эмма положила телефончик в сумочку и оглянулась. А потом быстро скрылась. Но повернула она в противоположную от коттеджа Волошина сторону.
«Неужели будет пить шампанское одна? – удивился Волошин. – Вряд ли. Видел бы все это Ванька! Какую бы рожу скорчил!»
Глава 17
Лицо Филатова походило на сдувшуюся камеру волейбольного мяча. Время от времени он открывал рот и в задумчивости делал глубокий вздох, словно пытался вернуть своей физиономии ее обычное выражение – сосредоточенности и рассудительности. Но ничего не получалось.
– Мы, кажется, влипли, – произносил он время от времени и сам же пугался своих слов.
Но на него обращали мало внимания, хотя на нервы Филатов действовал изрядно.
– Эх, – бубнил он себе по нос. – Зачем нам это было нужно? Все эти Горцы, Драконы, Пираньи – настоящие монстры, а ведь есть еще Бароло!
Иван боялся всех сразу и еще вездесущих рейнджеров, которые едва ли не каждый день сообщали о ликвидации очередного дезертира.
– Бедные люди, – вздыхал Филатов и тут же вспоминал: – А вообще, какие они люди? Подлые убийцы! Только я один неизвестно как оказался в этой компании.
О друге он почему-то не вспоминал, как и то, с чего все началось.
– Нет, никого жалеть нельзя! Тут уж, назвался груздем, то уж будь любезен быть готовым ко всему.
Он садился в кресло перед телевизором, переключал каналы в поисках криминальных новостей и повторял:
– Посмотрим, посмотрим… Ну, что там у нас? Кого еще грохнули к этому часу?
Время от времени он отрывался от экрана, вскакивал, вбегал на кухню и заглядывал в холодильник из пустого интереса, прекрасно зная, что находится внутри.
И тоже говорил:
– Посмотрим, посмотрим… Ну, что там у нас?
А потом кричал, чтобы услышали находящиеся в кабинете Волошин и Вера:
– Ну, что притихли?
После чего произносил негромко уже для себя:
– Каждому по делам его. А я вообще ничего плохого никому никогда не сделал…
Припадок гуманизма у Филатова начался совершенно неожиданно. Волошин с Верой на кухне пили зеленый чай, когда к ним ворвался самый безобидный человек на свете:
– Леша, скажи мне, только честно: на твоей совести есть преступления? Может, ты совершил что-то такое, за что теперь несешь наказание?
– Одно преступление есть на моей совести, – признался Волошин. – Однажды я дал уговорить себя сумасшедшему приятелю…
Но Иван уже не понимал шуток, лицо его стало багровым, он помялся и наконец выдавил:
– А я убийца.
– Прекратите! – попыталась остановить его Вера.
– Нет, я расскажу – пусть знают все. Однажды в детстве, может быть, в четвертом классе, я участвовал в убийстве.
Голос его становился все тише. Из багрового лицо его стало белым, и потому слушатели оторопело смотрели на Филатова, уже почти веря в этот бред.
– Во дворе, где я жил, вырыли котлован и начали заливать фундамент для будущего дома. Я возвращался из школы, как вдруг увидел толпу мальчишек, которые стояли на краю ямы и швыряли вниз камни. Они смеялись, а мне стало интересно, и я подошел к ним лишь из любопытства. На дне котлована метался маленький котенок – в него летела мелкая щебенка и комья сухой глины. Котенок даже не мяукал: у него, наверное, голос пропал от страха. А у меня не было злобы, впрочем, и жалости к несчастному тоже не нашлось. По крайней мере, в тот момент.
– Чего встал? – крикнул мне кто-то. – Давай кидай!
Я схватил камень и сильно бросил.
Иван замолчал и отвернулся.
– Самое ужасное, что я попал, хотя не хотел. Я даже не целился, мне было даже все равно, попаду или нет – все бросают, и я кинул камень. Но именно он попал котенку в голову. Все закричали «ура!», некоторые от азарта, некоторые, может быть, из удовольствия от участия в запретном действе, некоторые хриплыми от ужаса голосами. У меня же все содрогнулось внутри. Потом, уже дома, когда мама решила, что я болен, и уложила меня в постель, озноб тряс мое тело, слезы текли из моих глаз; я плакал, и мне хотелось только одного: чтобы котенок остался жив. Чувство, которое лихорадило меня, было не стыд, а гораздо больше, это была не совесть, а что-то уж совсем невыносимое – только ночью понял: я боюсь самого себя и того, что могу совершить в будущем. Вот такой я негодяй! Презирайте меня все!
– Успокойся, – произнес Алексей, – это был всего-навсего котенок.
После его слов Вера вскочила:
– Это еще хуже, чем убить человека. Убийство человека можно оправдать: самозащита или же убийство на войне, а маленькое беззащитное животное, которое не могло никому причинить зла, а только радовало окружающих…
Девушка выскочила из комнаты и, судя по шагам, направилась в кабинет к компьютеру. Филатов проводил ее взглядом и шепнул:
– Теперь ко мне этот котенок во сне приходит, трется о мои ноги и ехидно улыбается. Два раза уже приходил. А нынешней ночью мяукнул и сказал: «Ты – следующий!»
Иван посмотрел на друга, и Волошин почувствовал, как похолодела спина. Алексею стало вдруг страшно,
