Кто?то разбогател, а кто нет, но и сытый и голодный Франции душевно до конца не приняли. Она для них навсегда не мать, а мачеха. Почему так? Может оттого, что у «тех» русских, в отличие от прагматичных китайцев, была уверенность, что Ленин и Советы скоро падут, а потому, сидели на чемоданах, и долго, долго ждали белого парохода….
Вторая волна состояла из пленных, им дорога назад была заказана, иллюзий они не питали и говорят, что они вжились лучше всех, многие из них почти расстворились в новых странах и осталась у их детей от русскости только фамилия с окончанием на «off» — «Popoff».
Русское кладбище Сен–Женевьев де Буа — редкое место. Это кусок истории трагических событий, здесь слёзы и страдания русских людей и как хочется, чтобы это место стало источником не только рекламных роликов про «старую» эмиграцию, но и вкрадчивым рассказом, о душах усопших вдалеке от России, о сынах и дочерях, ставшими героями и защитниками отечества на чужбине.
«Белая Роза» и «Резистанс»
Бог помочь вам, друзья мои, И в бурях, и в житейском горе, В краю чужом, в пустынном море И в мрачных пропастях земли!
А. С. Пушкин
Благодаря советской пропаганде, до недавнего времени в России существовало мнение, что Сопротивление во время войны 1941–1945 годов было исключительной прерогативой коммунистического подполья. Знания о «другом» Сопротивлении всячески замалчивались, потому как эти группы в Европе были сформированы людьми, далекими от коммунистической идеи. Русские–французы и русские–немцы, люди правого толка, верующие христиане любили свою родину и хотели освободить от Гитлера не только Германию, но и завоеванный им мир. Национал–социалистическая доктрина расового превосходства немецкого народа была известна еще до войны. Кто бы мог думать, что она окажется живучей и что идеи чистоты высшей расы до сих пор будут смущать умы.
Русская эмиграция в Европе была крайне разношерстной и представляла собой слепок русского дореволюционного общества, только в изгнании. Обострились несогласия и противоречия: правые яростно осуждали левых (виня их в победе большевиков в России в 1917 году), монархисты в своих журналах писали манифесты против всех, им отвечали эсеры и меньшевики, единая церковь раскололась на три юрисдикции — РПЦ, РПЦЗ и малую часть, временно перешедшую под Вселенский патриархат.
С началом войны разногласия не устранились, но наметился перелом. Враг занял Европу, потом напал на СССР, и против этого общего врага нужно было объединиться. Каждый, кто считал своим долгом совести встать на борьбу с нацизмом, решились на конкретные действия. Политика коллаборационизма Франции и те компромиссы, на которые пошло правительство Петена, были для многих патриотически настроенных французов неприемлемы. Русскими в рядах европейского Сопротивления двигали сложные чувства в борьбе с Гитлером: долг послужить приютившей их стране (ставшей второй родиной), надежда на победу и освобождение России, поражение не только национал–социалистов, но и крах сталинского СССР. Но победа только укрепила Сталина, репрессии и преступления против собственного народа продолжились, и этот вампир в облике Антихриста до сих пор кое–кому внушает надежды на свою «канонизацию». Мечты о канонизации Гитлера немцам в голову не приходят, а если бы пришли, то вызвали бы наверняка шок и экстренное совещание Совбеза ООН.
В 1942 году, перед русскими во Франции встал вопрос, нужно ли создавать отдельный русский «Резистанс» или вступить в ряды французской организации. По многим причинам, которые излагает один из участников «Резистанса» И. А. Кривошеин в «Вестнике участников Сопротивления» (Париж, 1946–1947), идея создания отдельной русской ячейки была отвергнута. Самым главным аргументом было то, что такое формирование затруднило бы конспирацию и в случае «провала» повлекло бы удар по всему русскому делу во Франции.
Борис Вильде, Анатолий Левицкий, Вики Оболенская, Тамара Волконская, мать Мария (Скобцова), отец Димитрий Клепинин… Это только малая часть имен из списка русского «Резистанса», блестяще образованных, православных, любящих Францию и Россию, и мученически принявших смерть. О некоторых из них рассказ впереди, а пока я поведаю о малоизвестной молодежной группе немецкого Сопротивления.
В Германии в 1943 году была раскрыта организация «Белая роза», её руководители, Ганс и Софи Шоль, Александр Шморель, Кристоф Пробс, Вилли Граф, Курт Хубер были казнены.
Почему они назвали себя «Белая роза»? В дневниковых записях молодых людей, основавших движение, этому нет четкого объяснения. До сих пор строятся догадки происхождения названия: то ли роман Ф. Достоевского «Братья Карамазовы», где на гроб мальчика была
положена белая роза, символ возрождения и вечной жизни, подсказал им его, то ли повесть известного писателя Б. Травена «Белая роза» (1929), в которой он рассказывает о народном движении в Мексике. Нельзя исключить и «Божественную комедию» Данте. Ганс Шоль, его сестра Софи, их друзья и соратники Вилли Граф, Кри–стоф Пробс, Александр Шморель и профессор Курт Ху–бер были знатоками поэзии и литературы, и «небесная роза» Данте уже стала однажды символом молодежной группы «Bundisch Jugend» в начале 30–х годов. Членом этой группы был и Ганс Шоль, вплоть до 1933 года, когда пришедшие к власти национал–социалисты её запретили.
Кто они, эта группа образованных, увлеченных искусством и любящих жизнь молодых людей? Они вышли не из бедняцкой или пролетарской среды, где классовая борьба горячила кровь, а подпольная и конспиративная жизнь была нормой. Все шестеро членов «Белой розы» — выходцы из буржуазной среды. Они были богаты, их научная и медицинская карьера после окончания университета, очевидно, была бы вполне успешной. Родители сыграли важную роль в их духовном воспитании и формировании политических взглядов. Их объединяли христианские принципы морали и вера в Бога. Ганс и Софи Шоль были протестанты, Вилли Граф — католик, Александр Шморель — православный, Кристоф Пробс был верующим, но некрещеным. Накануне казни он попросил креститься, но ему было в этом отказано (в день казни у него родился третий ребенок). Об этих героях невозможно говорить коротко, на спех, не хочу и я, рассказывая об их подвиге, невольно скатиться в патриотический газетный пафос. Почти все они вели дневники, писали письма; некоторыми отрывками из них я и хочу поделиться с читателем.
Им было всем чуть за двадцать, но, читая их дневники и письма с русского фронта, поражаешься взрослости суждений, осознанности выбора, глубокой вере, молитве за растерзанную родину, сострадания к униженным. Они сознавали опасность, по их пятам шла смерть, но даже накануне казни они скорее утешали своих друзей и близких, говорили о вечной красоте, мечтали о будущей свободной Германии и молились Богу.
За очень короткий срок им удалось многое. Они нашли помощников и единомышленников как среди профессуры и известных литераторов, так и в студенческой среде. Они сумели написать и распространить десятки тысяч листовок по всей Германии. Они действовали рискованно и, как все или почти все молодые люди, порой безрассудно.
По рассказам знавших их людей все они были ребятами веселыми и обаятельными, а по фотографиям, дошедшим до нас, очень красивыми. В студенческие годы, на медицинском факультете Мюнхенского университета, их свели общие интересы — музыка, литература, политика. С приходом к власти национал–социалистов эти мальчики и девочки быстро повзрослели и с ужасом осознали, в какой страшный мрак окунулась их страна.
Софи Шоль пишет в своем дневнике: «Мы много говорили с нашим отцом. Чаще всего наши беседы проходили во время длинных прогулок. Отец на многое открыл нам глаза. Мы любили Германию, так сильно, что никогда не задавали себе вопросов, «за что и почему» мы любим нашу родину. С приходом Гитлера нас стали учить и объяснять «как и за что» мы должны любить нашу родину. Мы жили как несмышленые зверушки, мы были невинными полевыми цветами, свободно бегущими по небу облаками и
