легким ветерком ласкающим наши лица, мы обожали музыку и поэзию, зачитывались Гёте и Достоевским, ходили на концерты Генделя и на воскресную мессу, мы молились и читали святого Августина… Но вдруг оказалось, что все это ни к чему. Мы, наши друзья, были такие разные, настолько индивидуальные, в чем, казалось бы, и кроется богатство человеческой личности, и вдруг оказалось, что именно в этом и есть главная опасность для нации, для национальной идеи. Как?то незаметно, нас всех поставили под знамена, мы запели другие песни, нас научили маршировать, ходить строем, не возражать и коллективно думать. К концу тридцатых годов вся Германия была зациклена на шпиономании».
«Скажи, отец, — спрашивал Ганс Шоль, — а фюрер знает о существовании концентрационных лагерей? Он знает, как в молодежных отрядах следят за партийной дисциплиной? Знает ли он, что душевнобольных детей увозят из клиник и монастырей в неизвестном направлении? Почему тем, кто освобождается из лагерей, запрещено под страхом смертной казни рассказывать, что они пережили? Почему и как такое правительство и такой вождь смогли укрепиться в нашей стране?» Отец Ганса и Софи Роберт Шоль был по профессии налоговым советником. В начале 30–х годов он увлекался идеями «великой Германии» и даже вступил в одну из национал–социалистических организаций. Но довольно быстро понял, что политические взгляды и идеи фашизма ему как верующему протестанту совершенно чужды. Он не боялся прямо говорить со своими детьми о том, что происходит с их народом, когда главным становятся богатство и идеология власти. Отец не уходил от ответов и объяснял: «Германия пережила страшные годы бедности, безработицы и унижений. Великая страна практически к началу 30–х годов перестала существовать как великая держава. Фюрер сумел возродить экономику, остановил инфляцию, бедность отступила, люди поверили ему и его партии. Вы родились сразу после Первой мировой войны, вы выросли в бедной стране, но свободной, оглянитесь вокруг, — сегодня нас стали уважать и бояться. Это кое–кому придает уверенность. Но мы не животные, а потому материальное благополучие не может нас сделать счастливыми. С патриотическими песнями на устах и стройными рядами фюрер и его партийцы поведут молодежь на смерть, и вы будете обязаны служить не Господу, а дьяволу. Программа служения и «правильной» любви к родине уже для всех вас прописана. Молодежь призвана под знамена, бить в барабаны, трубить в горн, носить форму, значки, петь патриотические песни. Как детей из сказки о знаменитом гамельнском крысолове, вас заманят в пещеру, где все погибнут…»
«В начале 1942 года мы стали находить в наших почтовых ящиках листовки, — пишет в своем дневнике Инга Шоль1. — Текст их содержал выдержки проповедей епископа Мюнстерского фон Галена. 12 июля всей Германии стало известно, что орден иезуитов закрыт, а его члены выгнаны из своих обителей с приказом немедленно покинуть провинцию Вестфалию. То же самое постигло и женские обители в Лотарингии и Варте, вплоть до отдаленных границ. В бенедиктинском монастыре святого Иосифа, где обычно находили приют и медицинскую помощь одинокие матери с детьми, был проведен обыск, а вскоре мы узнали, что это место переоборудовано под огромный кинотеатр. «Ненужные, неполезные люди», среди которых много душевнобольных, инвалидов, одиноких стариков, вывозят из больниц в неизвестном направлении, а родственникам сообщается об их внезапной смерти и выдается кучка золы. Мы все больше понимали, что нас хотят перековать душевно, из нас, христиан, хотят сделать другую нацию и свернуть с пути Господа!»
Довольно длинный текст Готфрида Келлера становиться первой листовкой «Белой розы»: «Опустевшая земля проросла бурьяном, народ пребывает в состоянии позора, преступники торжествуют. Слишком поздно мы вспомнили утраченные истины: все добрые люди рассеялись, а имя злым легион…» Эта вольнолюбивая германская поэма XIX века звучит так, будто она написана сегодня. Друзья перепечатывают ее на машинке, рассылают наугад, бросают в почтовые ящики, а уже следующие листовки, размноженные на ротаторах, Александр, Ганс и Вилли в чемоданах развозят по всей Германии. Вскоре к ним подключается Софи Шоль, младшая сестра Ганса (в 1942 году она поступает на биологический факультет, знакомиться с друзьями брата и становится активным членом «Белой розы»).
До отъезда студентов–медиков на Восточный фронт они составили и распространили еще три листовки, а после возвращения в Мюнхен их активная деятельность распространяется уже по всей Германии. Поворотным моментом войны стало поражение вермахта под Сталинградом, оно удвоило силы европейского «Резистанса» (Сопротивления), а «Белая роза» стала продумывать политическую концепцию свободной Германии. Казалось, что победа близка! Но 18 февраля 1943 года, в то время, когда очередные листовки были разбросаны по всему университету, здание оцепляют солдаты, молодых людей арестовывают, увозят в тюрьму, и уже на следующий день их судит знаменитый внесудебный фашистский Народный трибунал.
22 февраля Ганс и Софи Шоль, и Кристоф Пробс были гильотинированы. Александр Шморель и профессор Курт Хубер были арестованы чуть позже и казнены 13 июля, Вилли Граф — 12 октября.
«Ты побледнела, твои руки немного дрожали, когда ты в камере перечитывала смертный приговор и, закончив, тихо сказала «Спасибо, Господи!». За что ты благодарила Бога? Наверное, за то, что, несмотря на многочасовые допросы, ты никого не выдала, точно так же держался и твой брат Ганс. Каждый раз, возвращаясь в камеру, он подходил к окну, улыбался и говорил, что «они» так ничего и не узнали. Ты, дорогая Софи, смотрела на «них» своими большими карими глазами, ты была похожа на олененка, которого немного испугал шум в лесу, но который быстро оправился от страха и готов опять прыгнуть в неизвестность, в стихию свободы. Ты вспоминала письма своего брата и Александра Шмореля с русского фронта. Когда к тебе обратился один из следователей и сказал: «Видимо по молодости вы не понимали, что творите беззаконие, выступаете против своей великой нации и против фюрера», — ты побледнела и тихо ответила, что, если выйдешь на волю, то начнешь все с начала и что тебе не за что стыдиться. «А позор и возмездие падет на ваши головы, — сказала ты. — Мы, «Белая роза», не молчим, мы — ваша нечистая совесть! Вы уничтожили 300 000 тысяч польских евреев, для вас это не люди, для вас это скот. Каждого еврейского мальчика в возрасте от 15 до 20 лет вы отправили в концентрационные лагеря и на принудительные работы, а еврейских девушек вы посылаете обслуживать немецкие бордели СС»».
«Господи, слава Тебе! У нас хватило мужества и сил все взять на себя. Мы никого не выдали. Возблагодарим Господа за силы, которые он нам дает в борьбе с сатаной. Пусть мы погибнем, но зато у многих немцев откроются наконец глаза. Я люблю Россию, я обожаю свою вторую родину Германию, я хочу помочь освободиться от страшного богоборческого правления. Наши листовки достигли Баварии, Ульма, Штутгарта, Регенсбурга, Зальцбурга и Вены. За такой короткий срок мы сделали много. А нас было так мало», — так незадолго до казни говорил Александр Шморель, для которого, как это ни странно, было чуть ли не счастьем попасть в 1942 году на три месяца на русский фронт, то есть оказаться на земле своих предков. Благодаря отцу немцу, известному врачу, и своей русской няне он хорошо знал историю России.
Вкратце биография А. Шмореля такова. Он появился на свет в 1917 году в Оренбурге. Мать — русская, дед — православный священник. Вскоре мама умерла от тифа, и отец женился вторично, теперь уже на немке. Во время гражданской войны смерть подобралась к их семье совсем близко, и в 1919 году семья бежала в Баварию, в Мюнхен.
В письмах с фронта Александр старался рассказать отцу, как он видит и воспринимает Россию. Он и Ганс Шоль оказались в Гжатске и здесь, в медбатальоне, работая санитарами, хороня мертвых, облегчая страдания раненым, они читают Достоевского, Гоголя, Шиллера, Гёте. «Сегодня мы с Гансом были в церкви, — пишет Александр. — Нас окружала толпа молящихся стариков, женщин и детей. Как они молились! Как пели! Удивительно, что за все годы страшной богоборческой власти у этого народа осталась вера. Её не смогли убить ни репрессии, ни лагеря. Когда кончится война, я вернусь в Россию…»
15 октября 1942 года Ганс Шоль пишет в письме своей младшей сестре Инге: «После войны я обязательно повезу тебя в Россию. Ты полюбишь эту страну так же сильно, как и я». Словно вторя словам этих мальчиков, мать Мария (Скобцова) в лагере смерти Равенсбрюк говорила своим солагерницам: «Если выживу, вернусь в Россию и буду бродить по дорогам».
В дневнике, с которым Ганс никогда не расставался, мы читаем следующие строки: «О, Господь, Создатель наш! Ты сотворил не только прекрасный мир, но и человечество, но сейчас я вижу, как это человечество ужасно, — оно разрушает не только Твое создание, но и уничтожает себя. Лживость людская
