Религиозная философия, в свою очередь, не может никакую церковь освободить от идеологии, на которой та держится, и нет смысла ставить такую цель. Но философия продолжает и в церкви делать своё главное дело – освобождать личность отдельного человека, побуждать её к самоосознанию и самораскрытию. Соборное мышление здесь питает и религиозную философию, и религиозного человека, который ею пользуется.
Философия необходима и церкви, и верующему человеку для того, чтобы опыт религиозных
Философия необходима церкви ещё и для того, чтобы хранимые ею истины могли найти путь не только к чувствующему сердцу, но и к думающему мозгу, к интеллекту. Чтобы уметь обратиться к тому, кто находится в состоянии пред-верия.
Наконец, философия необходима церкви для смягчения нравов. Да-да, это звучит немного странно, ведь обычно любая церковь едва ли не прежде всего занята укреплением нравственности. Но –
Тем не менее, для церковного человека особенно важна философия, которая опирается именно на вероучение его церкви.
Церковь, враждующая с философией (так случается порою в истории), лишь проявляет свою недальновидность. Философия древнее любой церкви. Постоянно видоизменяясь, она тем не менее испокон веков служит человеческому разуму для ориентирования в главных для него вещах. И если церковь хранит ядро истины, философия приведёт человека в церковь. Важно, чтобы это был человек, а не внушаемая марионетка.
Укрепляя подлинную личность, религиозная философия укрепляет подлинное в церкви. Церковь, прорывающаяся к подлинному бытию, непременно заинтересована в этом. Опасаться может лишь тот, кто сам не слишком верит в то, во что призывает верить церковь.
Сказка про Долину железных чудовищ
В некоторые времена в некоторой стране жил молодой искатель мудрости по имени Елисей. Много он прочитал премудрых книг, посетил многих мудрецов и отшельников, пока не услышал от одного из них про чудесный источник.
– Находится этот источник в ущелье Ноо, среди гор Верхней Ферры, – рассказывал отшельник. – Кто напьётся из него, тот узнает, зачем он живёт на белом свете и какое своё великое дело должен совершить. И сам бы я туда отправился, как только про это услышал, да не решился. Ведь попасть в ущелье Ноо можно только через узкий Змеиный Лаз, а подойти к Змеиному Лазу можно только через Долину железных чудовищ. Уж не знаю, есть ли змеи в Змеином Лазе, а Долину железных чудовищ я сам с горного перевала видел. Жуткое зрелище! Человек и приблизиться к Змеиному Лазу не сможет: чудовища его растопчут и даже не заметят этого, так отчаянно они друг с другом дерутся. После того, как глянул туда, ушёл я прочь и стал отшельником. Может быть, в одиночестве храбрости накоплю?…
'Храбрости у меня вроде хватает, – думал Елисей, распрощавшись с отшельником и направляясь к Верхней Ферре. – Но тут и ещё что-то нужно. Может быть, сообразительность? Ведь если человеку через железных чудовищ не пробраться, то почему бы…'
И вот что он придумал: своё железное чудовище сделать.
В предгорьях Верхней Ферры нашёл он кузнеца, это было нетрудно. Кузнецов там было много, потому что железа в здешних горах было предостаточно. Пошёл Елисей работать подмастерьем. Платы никакой не просил, только бы позволил ему кузнец в свободное время мастерить задуманное.
Кузнец рад даровому работнику. Но когда присмотрелся к тому, что Елисей делает, забеспокоился за него. Отговаривал, как мог, но Елисей его не послушал. Построил чудовище так уж чудовище. Вроде огромной железной саранчи, только куда страшнее. Распрощался с кузнецом, влез внутрь, захлопнул за собой дверцу, сел за руль – и запрыгал его механизм огромными скачками к Долине железных чудовищ.
А в долине и вправду страшно. Чудовища там такие, что елисеева саранча среди самых малых оказалась. И двух одинаковых нет. Какое на динозавра похоже, какое на гигантскую черепаху. Есть и вовсе невообразимые. Друг об друга бьются, зубами лязгают, лапами лягаются, огнём друг на друга пышут. Хорошо, что Елисей тоже огнемёты в глаза своей саранче вставил и пасть с зубами-топорами соорудил.
Прыгает Елисей среди чудовищ, а сам повсюду Змеиный Лаз высматривает. И высмотрел наконец: вон она, чёрная дыра в подножье скалы!
Но тут налетел на его саранчу железный крокодил. Сцепились они зубами – да так, что и не расцепятся.
Тем временем Елисей взял да и выбрался из своего чудовища. Хотел к Лазу пешком подобраться, только путь ему крокодилий хвост перегородил: по земле бьёт, пыль взметает. Вдруг видит Елисей – в боку у крокодила дверца, почти как у его саранчи. Подналёг он плечом, открыл дверцу и оказался внутри чудовища. По лесенке залез, по коридору прошёл, а в конце него и кабина нашлась. Сидит там парень и рычаги дёргает. Увидел Елисея, изумился.
– Ты что, говорит, здесь делаешь, среди железных чудовищ?
– В ущелье Ноо хочу пробраться, – отвечает Елисей.
– Ха! – выдохнул парень. – Так и я тоже. Только вот саранча проклятущая меня не пускает.
– Идём, – зовёт Елисей. – Я её бросил, и ты своего крокодила бросай. Змеиный Лаз тут совсем рядом.
Вылезли они вместе. Но перед тем, как в Змеиный Лаз лезть, попробовали и к другим железным чудовищам подобраться. Ещё пару человек удалось с собой позвать. Но к одним чудовищам подойти было невозможно, у других дверцу найти не удалось. А одного человека Елисей так и не смог уговорить выбраться.
– Нет! – кричал тот. – Дай ещё посражаться! Не хочу никуда, мне здесь нравится!…
Оставил его Елисей сражаться, а сам проник с остальными в Змеиный Лаз. Змей там и впрямь оказалось немало, но главное было их не тревожить. Да и не страшны уже змеи после чудовищных битв.
И удалось им в ущелье Ноо источник найти, и каждый напился из него, и узнал о себе всё самое-самое важное. А дальше их пути лежали совсем в другую сторону от Долины железных чудовищ.
Сближение путей
Никакая физическая близость, никакие родственные или деловые отношения, никакое соседство жизней во времени и в пространстве не гарантируют духовной близости
