Только теперь Эмиль понял, что значит «прошлого не вернуть». Теперь у него было свое прошлое, ведь без этого нельзя стать человеком.
Вечером Эмиль лежал в своей комнате, где из вещей, которые раньше принадлежали ему, осталась только старая железная кровать. Он слышал, как разговаривают в спальне папа и Ирмели. Дверь была плотно закрыта, и он не мог разобрать слов, но их голоса звучали то громче, то тише. Было понятно, что они ссорятся. Эмиль заснул, но и во сне продолжал слышать эту ссору, которая никак не прекращалась.
Утром Эмиль сидел на веранде и чистил картошку в плавках и с полотенцем на шее. Он собирался пойти на пляж, но Ирмели окликнула его из кухни, где мыла посуду. Сунув ему под нос тазик с картошкой, она сказала:
— Почисти-ка, прежде чем идти купаться.
Эмиль хотел возмутиться, но Ирмели повернулась к нему и добавила:
— Ты мне этим здорово поможешь, Эмиль.
Мокрой рукой она убрала с его лица прядь волос.
Эмиль сидел на веранде и все еще чувствовал на лбу прикосновение руки Ирмели, слышал ее голос, называющий его по имени. Лицо Эмиля пылало, он чистил картошку и очень хотел, чтобы Ирмели снова позвала его, также нежно. Эмиль. Эмиль. Эмиль.
Вдруг кто-то с тяжелым вздохом сел рядом и закурил. Папа.
— Как дела у мамы?
Эмиль давно ждал этого вопроса, но прозвучал он только сейчас.
— Все хорошо, — сказал он, хотя хотелось сказать совсем другое. Что мама страшно устала и все время нервничает, и что у них вечно нет денег, и что город… Но что папа знает о городе?
Было тихо. Табачный дым медленно поднимался в небо. Эмиль краем глаза смотрел на папу. Он заметил обветренную щеку, поры на крыльях носа и светлую морщину в уголке рта, которая пропадала, когда папа вытягивал губы, затягиваясь сигаретой. Было время, когда Эмиль без стеснения прижимался к этой щеке и двумя руками обнимал папу за шею. И тогда он чувствовал, как бьется в его руках папино сердце. Теперь он никогда больше этого не почувствует. И не захочет.
— Как там в прачечной? Очень тяжело?
— Я никогда там не был.
— А мама тебе не рассказывала?
— Нет.
Папа бросил окурок в песок и затушил носком сапога. Почти вся картошка была почищена.
— Ну а ты, нашел себе новых друзей?
— Одного нашел.
Этим одним был пеликан, Папагено, господин Хурулайнен. Но другом ведь можно назвать не только человека.
— Очень хорошо. С людьми надо общаться.
Но пеликан не человек. И вдруг Эмилю страшно захотелось увидеть его умные желтые глаза, смешной васильковый халат и большой клюв.
Эмиль встал. Просьба Ирмели была выполнена.
— Пойду искупнусь.
Казалось, папа даже обрадовался.
— Пойди, пойди, конечно. Теплых дней-то осталось всего ничего.
Эмиль взял таз с картошкой и направился в сторону кухни, но голос папы его остановил:
— Эмиль?
— Что?
— Тебе ведь не скучно? Отто все время пропадает где-то, да и вообще, тут всё так… изменилось. Да еще и Йеппе взял и умер.
Эмиль стоял спиной к отцу, голос его был тверд.
— Нет, не скучно.
— Ну и хорошо, — вздохнул папа. — Очень хорошо.
— Угу, — промолвил Эмиль. — Я пойду на речку. Он медленно шел с полотенцем на плечах по проселочной дороге. Рожь в поле склонилась под тяжестью колосьев. Он сорвал один и растер в ладонях. Спелый. На следующей неделе косить начнут.
Но к тому времени он уже будет в городе.
Белое полотно
— Вот так сюрприз! Вы уже вернулись! — Пеликан открыл дверь, улыбаясь во весь клюв. — Добро пожаловать снова в город. Надеюсь, вам стало лучше?
— Но я не болел.
— Ах, простите, я запамятовал. Простите, пожалуйста.
Все было как прежде. Пеликан был, как всегда, ужасно вежлив. Эмиль был рад снова видеть халат с васильками, который, казалось, и его обладателя делал васильково-лучистым.
Мальчик сел в кресло и достал из сумки букварь. Но пеликан замотал головой.
— Букваря больше не надо. Пока вы были в своей милой деревне, я научился довольно сносно читать про себя. Так что, думаю, в уроках необходимости больше нет.
В доказательство он взял с полки книжку, открыл ее и начал читать. Это были, вероятно, книги хозяйки квартиры, потому что вряд ли пеликан смог бы позволить себе собственную библиотеку.
Он читал:
«— Пошли, котенок, пора домой.
Она яростно накинулась на него:
— Тебе что, не терпится поливать свои проклятые бегонии?
— Тише, котенок…
— Руки прочь, насильник чертов! — заорала она изо всех сил и плеснула ему в лицо остатки из стакана. Там было не больше чайной ложки виски и пара кусочков льда.
— Черт побери, бэби, я твой муж! — заорал он в ответ, хватаясь за платок и вытирая лицо. — Дошло? Твой муж.
Она страстно зарыдала и бросилась в его объятия. Я обошел их и вышел вон. На всех вечеринках всегда одно и то же: те же коктейли, те же диалоги».
— Значит, коктейль — это какой-то напиток, — задумчиво произнес пеликан.
— Думаю, да, — сказал Эмиль.
— Надо как-нибудь попробовать. Говорят, от него становятся веселее. А вы уже пробовали?
— Пробовал. Однажды на Рождество мне налили чуть-чуть.
— И что, стало весело?
— Мне и до этого было весело. А вино показалось кислым.
— Полагаю, меня обманули. Вот, например, эта девушка в книге, разве ей весело? По-моему, она просто кипит от злости. И плачет. Но как вам понравилось мое чтение? Хорошо я читал?
Эмилю пришлось признать, что читал пеликан отлично. С грустным видом он убрал букварь в сумку и собрался уходить — его услуги больше были не нужны.
— Разве вы не останетесь на чашечку чая? Неужели вам неинтересно, что со мной случилось, пока вас не было? — удивленно спросил пеликан.
— Конечно, интересно.
Эмиль облегченно вздохнул и снова забрался в огромное мягкое кресло. Пеликан ушел на кухню за
