«Да, Ты не умрешь никогда, Сыне Мой, – тихо сквозь слезы шептала. – Ты не умрешь никогда. Я обещаю это Тебе. Я обещаю Тебе это». И лежали пред Ними на дощатом полу глинобитного дома Святые Дары: злато, ладан и смирна. И далеко, за приоткрытой дверью, пела птица в сиянье солнечного, жаркого дня. ПСАЛОМ ОБ ИИСУСЕ СТАРЦЕ Господи мой Боже, я вижу Тебя стариком. Я сподобился видеть Тебя стариком, о Боже мой, прости мне прегрешение мое. Будто бы Ты сидел в чужедальней, восточной чалме, а может, в тюрбане, из красного, как Кровь Твоя, иноземного шелка, скрестив ноги, сидел на берегу жаркого моря, и соль на прибрежных камнях выступала хрустальными друзами, и ветер пустыни трепал концы одежды Твоей. Ты вдаль глядел, в черную синеву соленого, гиблого моря. Лицо Твое было изрезано ножами времени. Так, переплыл Ты море жизни Своей и смерти Своей; и Воскресения Своего; и вот сидишь сейчас на берегу моря, на краю пустыни, и сухой жаркий ветер целует Тебя. Это чужая земля. Ты пришел в чужую пустыню. Ты видишь: здесь молятся другому Богу, не Тебе. Ты видишь: здесь носят чужие одежды, не Твоего народа. И надел Ты одежду и головную повязку народа чужого. И ушел от народа того. И пришел на берег моря, что плачет и умирает. И сел тут и стал молиться. И молился Ты, Господи, так, я сам слышал: – Я старик седой, немощный и старый! Я стал стариком, чтобы понять, как все старики живут на земле, как земные дни они доживают. Как горько плачут они, понимая, что жизнь уже пройдена, и надо ступить ногою в могилу, откуда нет живому возврата. Как, слезясь глазами, глядят старики на детей, внуков и потомков своих, в рыдании руки сжимая над их головами: вот, увидели мы потомство свое, но скоро покинем мы Мир сей, и не узрим потомства своего больше! Не поможем любимым своим ни словом, ни делом, ни лаской, ни бедной монетой! Навек с ними простимся!
Я захотел узнать, что старость такое. Я рано простился с жизнью, Я был молод и свеж, когда Меня на Кресте Моем распяли. Я не знал, что такое стареть, покрываться морщинами. Силу и свежесть терять. Бесконечно испытывать боль в немощных, беспомощных членах. Я в старика воплотился. Я старым странником стал. Стал ходить по дорогам земли пыльной, жаркой, чужой. Стал ходить по дорогам и тропам земли холодной, немой, ледяной. Много земель Я увидел. И в каждой стариков Я видел, старух. Видел: каждый, подходя к порогу Смерти, не знает, как с Жизнью проститься. И подумал Я: а как же прощусь с жизнью Я? А если б Меня не распяли? Если б Я жил так, как любой человек на земле, не Бог, не Господь; и достиг края жизни своей, и лицом к лицу встретил смерть свою? Кто есть Бог? Тот, кто победил Смерть? Кто есть человек? Тот, кто трепещет Смерти? А что, если старик, как Жених, обручится со Смертью? Что, если протянет он Ей морщинистую, высохшую руку свою и скажет: идем, я люблю тебя? Брачная Вечеря ждет нас! И вот, сел Я на песке чужедальней пустыни. И обернул шелка яркие, чужие вокруг Своей головы, чтоб не напекло Мне затылок чужое Солнце. И глядел в воды моря чужого. И видел: ветер перебирает песчинки. И чувствовал: жаркое небо входит в ноздри Мои и в сердце Мое. И понял: старик – это тоже Бог, каждый старик – это Господь. И каждая старуха – это Матерь Божия пред Успеньем Ея. И так, Духом Святым, Я вселился во всех стариков! И улыбнулся, и возрадовался Духу Своему! И увидел каждого старика изнутри. И каждой старухе – в лицо, сморщенное, как печеная слива, любовью Своею повеял. И каждому, каждому в морщинистое ухо шепнул: еще шаг один, только шаг – и вы станете Мною. И гроб ваш колыбелью станет. И земля станет родильными ложеснами. И крик ваш предсмертный криком рождения станет. И Небо, плача звездами всеми, примет вас на руки и обвернет в звездные пелены. И ночь вашей смерти – ночью вашего Рождества станет навеки. ПСАЛОМ О СТАРОЙ МАТЕРИ Господи Боже мой, прости мне великое прегрешение мое. Я забыл свою седую старую мать, Господи, – накажи меня, а затем прости меня. Ибо каждую службу свою я ей посвящаю. Ибо дня не проходит, чтобы я не думал о ней: вот она ест, наливая в тарелку прокисшие щи из старой кастрюли, вот она пьет – водку пьет, дрожащей рукою зелье себе в старую, разбитую рюмку наливая и плача. Да, плачет она, плачет обо мне, обо всех детях своих; и часто плачущей вижу ее. Господи, да ведь это же мать моя! Как же я мог ее оставить! Но закон Твой непреложный: да оставит человек отца своего и матерь свою… Дети одни плывут в людском море. Дети – одни страдают, одни на себе тяжесть жизни выносят, зубами скрипя. То проклиная Тебя, Господи; то к Тебе единому взывая. И сидит одна мать моя у битого зеркала с потертой, старой амальгамой; у щербатого граненого стакана. И водку пьет – за мое здоровье; или за помин души моей, ибо не знает, где я и что со мною. И вижу, слезы по щекам ее обвисшим текут, как капли серебряной водки. И кричу я Тебе: Господи! Помоги бедной матери моей! Услышь мя, Господи! Дай ей утешение Свое! Дай ей радость Свою! Но не глядит она на икону Твою. Глядит – на бутылку. На рюмку глядит. А в стеклянную трещину в рюмке водка сочится, как жизнь. И шепчу я, Господи, не Тебе – ей шепчу: мама, я люблю тебя, мама, я приеду, мама, не плачь, верь, мама, веруй… И я верю – слышит она меня. ПСАЛОМ О ВОЗЛЮБЛЕННОЙ ДЕВОЧКЕ МОЕЙ Настя! Я люблю тебя, Настя! Господи, и Ты слышишь, как я кричу это! На весь свет, на весь синий Твой, золотой, на весь светлый Мир Твой, Боже мой, я кричу: люблю тебя, возлюбленная моя! Господи Боже мой, Ты дал мне это счастье – любить! Господи Боже мой, ты сказал мне: люби, ибо сердце твое для любви! Господи Сил, Господи, все видящий и слышащий, Ты улыбнулся мне и ей, Ты связал наши руки!
