5) Дела с библиотекой „Правды“ пока стоят. Существование „Прибоя“ мешает делу. „Прибой“ организован на паевых началах (14 членов), причем более половины беки (хотя ничего антиликвидаторского не хотят, но ждут положительной работы). Беда в том, что № 3, кажется, уже завлекли, и теперь ему (№ 3) трудно выпутаться. Но он выпутается, конечно. Пока приходится ждать. Проклятие, безлюдие сказывается во всем…
6) Как дела с ЦО? Если хотите, я могу дать ЦО обзор двухмесячной борьбы-работы в Питере. Кажется, нелишне будет. Сообщите, если нужно.
7) У нас из ЦО известий мало. Если есть у вас человек, пусть приедет с ношей (только умело и чисто) к № 3. Адрес знаете. Перед отправкой сообщите. Нужны ЦО и „Известия“ до зарезу. Несколько сот штук.
Семерка и „Луч“ в ссоре. Семерка хочет пригласить людей для того, чтобы осудить Дана. Мы своей компанией хотим их еще больше рассорить.
Друзья, немедля пришлите бакинские адреса: хотим организовать скандал Скобелеву»{12}.
Вечером 23 февраля 1913 г. на Калашниковской бирже был организован бал-маскарад, сбор от которого должен был пойти на благотворительные цели. Не исключено, что часть этих средств планировалось использовать ЦК РСДРП для своих нужд. Одним из организаторов этого мероприятия был друг М. И. Фрумкина присяжный поверенный Николай Николаевич Крестинский {13}.
Кто пригласил И. В. Джугашвили на бал-маскарад, выяснить не удалось, но показательно, что, прощаясь с ним в этот вечер, Р. В. Малиновский, встречавшийся перед тем с директором Департамента полиции С. П. Белецким, уже знал, что на Калашниковской бирже И. В. Джугашвили будет арестован{14}.
О том, что произошло дальше, через несколько дней сообщила газета «Луч» в статье «Арест во время маскарада»:
«В воскресенье, 24 февраля, в 12 ч. ночи в помещении Калашниковской биржи во время проводившегося там концерта-маскарада, устроенного с благотворительной целью, явились чины охранной полиции и заявили дежурившему в зале полицейскому чину, что среди гостей на маскараде присутствует лицо, подлежащее личному обыску и аресту. Один из агентов охранного отделения был допущен на концерт. В буфетной комнате агент указал полицейскому чиновнику на неизвестного, сидящего за столиком, занятым группой лиц, среди которых находились члены Государственной Думы. Неизвестный был приглашен следовать за полицейским чином и после безрезультатного обыска арестован и передан чинам охранного отделения. Назвать себя при аресте неизвестный отказался»{15} .
Почти сразу же после ареста И. В. Джугашвили Департамент полиции перехватил следующее письмо из Петербурга в Краков для В. И. Ленина:
«Пишу Вам, как влюбленный, каждый раз прилагаю „портрет“. Ах, дядя, в сем виде я был на днях ввержен в узилище. Вам, вероятно, уже написали об этом. Увы. Не придется Вам радоваться моему освобождению, так как позавчера „ввержен бысть“ наш милый „дюша-грузинчик“. Черти его принесли или какой дурак привел на свой „вечер“. Это было прямо нахальство идти туда. Я не знал о его пребывании в Питере и был ошарашен, узревши его в месте людне. „Не уйдешь“, — говорю. И не ушел. Все теперь на бобах, и я в частности. Мы уже стали толковать о реорганизации… и назначили День для детального обсуждения, но… Мне было приятно узнать от Василия, что Вы относитесь ко мне любовно… Кто-то мешает. Ума не приложу, кто… Изъятие грузина прямо сразило меня. У меня такое чувство, что и я скачу по тропинке бедствия, как и всякий другой, кто будет способствовать обновлению редакции. „Кто-то“ мешает, и „кто-то“ сидит крепко»{16}.
Это письмо, по сути дела, было сигналом о провокации в верхах партии. Однако Краков на подобные предупреждения почему-то не реагировал.
Выше уже отмечалось, что на Краковском совещании в состав Русского бюро были введены И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов, а обязанности его третьего члена по очереди должны были исполнять Р. В. Малиновский и Г. И. Петровский. После того как 10 февраля был арестован Я. М. Свердлов, а 23 февраля — И. В. Джугашвили, в Русском бюро остались только два члена — Р. В. Малиновский и Г. И. Петровский, причем первый занял в нем лидирующее положение.
Поскольку И. В. Джугашвили был арестован в ночь с субботы на воскресенье, можно было ожидать, что Петербургское охранное отделение рапортует о его задержании не ранее понедельника, 25-го. Однако его начальник уже утром 24-го поставил в известность о произошедшем ночью аресте как директора Департамента полиции{17}, что было не совсем обычно, но вполне понятно, так и министра внутренних дел{18}, факт явно неординарный. И тогда же, утром 24-го, директор Департамента полиции С. П. Белецкий дал Особому отделу распоряжение срочно составить справки на И. В. Джугашвили и Ф. Голощекина {19}. Заказ на справку с грифом «экстренно» был получен Регистрационным отделением Центрального справочного алфавита в 12.38, в 13.50 «Справка по ЦСА» на четырех листах была представлена в Особый отдел{20}, после чего началось срочное составление самой справки об И. В. Джугашвили. В этот же день она была представлена С. П. Белецкому.
«Вследствие приказания Вашего превосходительства, — писал заведующий Особым отделом А. М. Еремин, — имею честь представить краткие справки на членов Центрального комитета Российской социал-демократической партии Шаю Голощекина и Иосифа Джугашвили»{21} .
В чем заключалась причина подобной спешки, остается неизвестным. Однако обращает на себя внимание то, что если справка на Ф. Голощекина отложилась в архиве Особого отдела Департамента полиции{22}, то подобная же справка на И. В. Джугашвили сохранилась не только в архиве Департамента полиции{23}, но и в архиве Управления дворцового коменданта{24}. Возникает вопрос: не была ли она составлена по распоряжению дворцовой полиции? И не явилось ли это распоряжение причиной столь экстренного ее составления? Если принять такое допущение, получается, что дворцовая полиция получила информацию об аресте И. В. Джугашвили сразу же после его задержания{25}.
Две недели И. В. Джугашвили числился за Петербургским охранным отделением, и только 7 марта охранка передала его Петербургскому губернскому жандармскому управлению {26}. 11 марта здесь на основании «Положения об охране» была начата переписка по выяснению его политической благонадежности. Вести ее было поручено полковнику Леониду Николаевичу Кременецкому, о чем свидетельствует заполненная в этот день «литера А» № 5690, на основании которой 13 марта в 7-м делопроизводстве появилось дело № 392 «По наблюдению за производящейся в порядке Положения о государственной охране переписке о крестьянине Иосифе Джугашвили»{27}.
Трудно сказать почему, но внимание Л. Н. Кременецкого привлекло этапирование И. В. Джугашвили из Баку к месту первой сольвычегодской ссылки, и он сделал попытку проверить связанную с ним документацию. Направленный им запрос поставил бакинского градоначальника в тупик. Не обнаружив в своей канцелярии необходимых материалов, он 28 марта обратился к полицмейстеру с просьбой сообщить, «было ли донесено об исполнении предложения г. градоначальника от 4 ноября 1908 г. за № 4204 о высылке этапным порядком в Вологодскую губернию Иосифа Виссарионова Джугашвили и, в утвердительном случае, когда и за каким номером»{28}. 30 марта полицмейстер доложил, что «сообщение о высылке Джугашвили в Вологодскую губернию [было] послано в канцелярию бакинского градоначальника 30 ноября 1908 г. за № 2068»{29}. Как явствует из справки, приложенной к этому ответу, «по общей регистратуре № 2068 в получении не значится»{30}. 7 июня градоначальник обратился к полицмейстеру с вопросом, нет ли ошибки в его ответе{31}. После почти двухмесячного размышления, 2 августа, полицмейстер ответил, что ошибки в его ответе нет, но установить
