Кто стоял за спиной Сталина?

материалы»^{31}.

Доработка статьи (после ее получения) заняла около двух-трех недель, после чего не позднее 14 февраля И. В. Джугашвили отправился в обратный путь и не позднее 16-го был в Питере^{32}.

Преданный Малиновским

18 февраля Департамент полиции перехватил письмо, посланное из Петербурга и датированное 17 февраля. Анализ его стилистических особенностей дает основание утверждать, что оно вышло из-под пера И. В. Джугашвили^{1}. В нем говорилось: «Ну-с, друзья, приехал. Пока ничего определенного не могу сообщить. Вакханалия арестов, обысков, облав — невозможно видеться с публикой, нужно подождать до 21 февраля. Успел видеться только с шестеркой. Результат — „приветствие работницам“ семи депутатов…^{2} С Ветровым увижусь завтра. Закупорился, черт, никак не найдешь… Наши сплошь заболели. До следующего письма. Привет Галине. Галочке пришлю шоколадку (Галина Розмирович — жена Трояновского. — А.О.). Жду с нетерпением латышку, — хочу поехать с ней в Ригу, одному поехать скушно»^{3}.

В Петербурге И. В. Джугашвили поселился на Шпалерной улице в доме № 44–6, в квартире № 32, которую снимали депутаты Государственной Думы А. Е. Бадаев и Ф. Самойлов ^{4}.

Ко времени его возвращения произошло событие, которое имело для партии большевиков особое значение. «Как-то на Рождество, зимой 1912–1913 гг., — вспоминал бывший присяжный поверенный А. Никитин, — пришли ко мне товарищи Александр Николаевич Потресов и Дан (Федор Ильич Гурвич) и сказали, что они получили из Вологды, из ссылки письмо от Плетнева или кого-то другого, которые сообщали, что подозревают Малиновского в сношениях с охранным отделением» ^{5}.

По свидетельству Л. О. Дан (урожденной Цедербаум), на страницах газеты «Луч» появилась заметка, автор которой обозначил свою фамилию буквой «Ц» и в которой он впервые открыто бросил подобное обвинение в адрес Р. В. Малиновского. Автором статьи был меньшевик Циоглинский, но большевики решили, что «Ц» — это Цедербаум, поэтому в семью Цедербаумов был направлен И. В. Джугашвили. Как вспоминала Л. О. Дан, «к ней на квартиру пришел, добиваясь прекращения порочащих Малиновского слухов, большевик Васильев (среди меньшевиков его называли Иоська Корявый). Это был не кто иной, как Сталин- Джугашвили»^{6}.

Между тем почти сразу же по возвращении в Петербург, благодаря как раз Р. В. Малиновскому, И. В. Джугашвили попал в поле зрения Департамента полиции. 20 февраля вице-директор Департамента полиции С. Е. Виссарионов сообщил Петербургскому охранному отделению: «Помянутый в записке Вашего Высокопревосходительства от 13 февраля за № 2756 „Коба“, в установке Джугашвили, вернулся в Петербург; настоящее его местожительство неизвестно, но имеются сведения, что он останавливается в Петербурге по адресу: Большой Сампсониевский проспект, д. 16, (кв. 63)»^{7} .

Среди тех вопросов, от которых во многом зависела деятельность ЦК РСДРП и которые прежде всего встали перед И. В. Джугашвили по возвращении в Россию, особое значение имели два: о деньгах и дальнейшем издании газеты «Правда».

В отсутствие И. В. Джугашвили для переговоров по этому поводу в Петербург специально был вызван отбывавший ссылку в Астрахани С. Г. Шаумян^{8}. Первоначально планировалось именно на него возложить обязанности технического редактора. Однако в значительной степени под влиянием Р. В. Малиновского его кандидатура была отклонена и на эту должность приглашен М. Е. Черномазов, о чем И. В. Джугашвили и сообщил С. Г. Шаумяну^{9} .

Об этом свидетельствует письмо неизвестного автора, адресованное С. Г. Шаумяну и относящееся к февралю 1913 г.:

«Никитич обещал в случае его переезда в Питер предоставить тебе работу. Л. Манташев ответил моему посланнику, что для тебя сделает все, если продажа его фирмы не состоится (фирма Манташев и K^o продается „Генеральному обществу“, которое образовалось из Лионозова, Каспийско- Черноморского, Мазута и Каспийского товарищества, еще, кажется, Шихова и др. Директором намечается А. О. Гукасов). У них теперь совещание здесь. Все нефтяные короли в Питере. Фролов тоже здесь. Он иногда бывает у них во время совещаний, и он думает, что эти фирмы сольются. После этого совещания лично схожу к Манташеву. Он ничем кроме беговых лошадей, говорят, не интересуется (адрес его — Морская, 59). Кроме того, после амнистии намечалось преобразование редакции „Правды“. Предполагалось составить коллегию во главе с тобой (с согласия Ильича), которая взяла бы эту газету в руки. Это отняло бы у тебя (и меня) несколько вечерних часов. Без тебя я тут ни ногой… Я о всех этих комбинациях имел разговор с К-ба, который, как он мне говорил после, написал тебе, судя по его словам, несколько иное (он, между прочим, заболел 23 февраля, как раз накануне был у меня, и уже обнаружились признаки болезни)»^{10}.

26 февраля Департамент полиции перлюстрировал еще одно письмо из Петербурга, которое было направлено в Германию (по адресу: Бреславль, Гумбольтштрассе, владельцу табачной фабрики Густаву Титце) и ошибочно датировано 25 февраля^{11}. Автор этого письма тоже не был установлен. Однако есть основания думать, что оно принадлежало И. В. Джугашвили.

Учитывая новизну и значимость этого документа, привожу его полностью:

«Здравствуй, друг! Получили ли мое первое письмо?

1) В кооперативе дела обостряются. Наши стоят крепко. Те наступают, собственно, наступали. Но теперь роли переменились. Посмотрим, что выйдет. Я рад, что № 3 (Малиновский. — А.О.) и № 6 (Петровский. — А.О.) работают дружно. Одно нехорошо: сведущих лиц нет. Я один не смогу угнаться за всем. Помогайте.

2) В В. (по всей видимости, речь идет о редакции газеты „Правда“. — А.О.) дела неважно обстоят. У нас в руках все права, но сил нет, легальных сил. Система руководства извне ни к чему, это все сознают. С № 46 я буду посылать по статье или по две, но это не есть, конечно, руководство. Повторяю, нужны люди, но внутри В. и непременно легальные. Мы хотим пригласить Сурена и [Молония]. Пусть Ильич немедля напишет нам: имеет ли он что против такого приглашения. Алексей пропал куда-то. Как только появится на горизонте, поймаем и пристроим. А он должен появиться. Д. Бедный обеспечен. Бина уехала в Москву по делу московской газеты. Должно быть, дела пойдут хорошо. Да, представьте себе, Ольминский сделался зубастым, клянусь собакой… Даже химик — эх-ма…

3) Ветрова увижу сегодня, не могу никак поймать, закупорился, черт, ввиду вакханалии арестов. Напишу о нем.

4) Виделся с Крассом (Н. Г. Полетаевым. — А.О.). Говорили с вечера до утра, черт меня дери. Денег у него, по-видимому, нет. „Около 3000, пожалуй, достану“. Я сказал, что „рублей 1000, пожалуй, достанем“. Он обрадовался и сказал, что если это нужно, то он „сегодня же“ поедет, лишь бы дали ему деньги на проезд. Ввиду денег я ответил уклончиво, тем более что № 3 очень недоверчиво относится к нему. Условия Красса: 1) дать ему, Крассу, газету на старых звездовских началах, т. е. он хозяин и нанимает, кого найдет нужным. Само собой понятно, он, Красс, по-старому бек и будет на страже в духе соответствующем, 2) у него в редакции будут кроме него самого Гегечкори и Покровский. Причем Гегечкори требует, чтобы Костров был принят в число сотрудников, на что Красс согласен. Красс думает провести Гегечкори. Он не поместит ни одной статьи Кострова, хотя формально последний будет числиться сотрудником, и таким образом мало-помалу подвергнет Гегечкори такой же эволюции, какой он подверг одно время Покровского. Словом, маленькая авантюра. Я ему сказал, что могу ответить не ранее двух недель. Он поехал в Москву к Никитичу по „частным делам“, а ходят слухи, что едет за деньгами. Быть может, не мешало бы дать ему рублей 100 на поездку к вам. Стоит ли, право, не ручаюсь… Я еще поговорю с ним.