всему, это произошло еще до начала навигации, так как, покидая Курейку, И. Лалетин едва не утонул в Енисее, провалившись сквозь начавший таять весенний лед{39} .
О том, что переселение И. В. Джугашвили от Тарасеевых к Перепрыгиным было связано с конфликтом, косвенно свидетельствуют и воспоминания Ивана Михайловича Тарасеева. «Общался И. В. Сталин, — вспоминал он, — больше всего с Перепрыгиными и Тарасеевой Ольгой Ивановной, которая всегда стряпала ему хлеб»{40}. По воспоминаниям Арсения Петровича Иванова, «пекла хлеб товарищу Сталину» и его мать Дарья Алексеевна{41}. И. М. Тарасеев объяснял это тем, что «Перепрыгины — девочки были маленькие и стряпать не умели»{42}.
Однако это объяснение не выдерживает критики. Во-первых, сразу же возникает вопрос: а кто же «стряпал хлеб» для самих Перепрыгиных? А во-вторых, не следует забывать, что самой младшей из сестер Перепрыгиных — Лидии в 1914–1916 гг. было 13–16 лет. В деревне к этому времени даже при живых родителях девочки уже умели хозяйничать по дому. Поэтому тот факт, что, поселившись у Перепрыгиных, И. В. Джугашвили обращался за помощью по хозяйству в другие семьи, свидетельствует, что между квартирантом и хозяевами дома с самого начала были недобрососедские отношения.
Не исключено, что весной — летом 1914 г. в Курейке имели место и другие события, требующие специального внимания исследователя. Дело в том, что когда в середине марта 1914 г. И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов были доставлены в Курейку, здесь отбывали ссылку несколько уголовников{43}. Как явствует из воспоминаний, через некоторое время сюда пожаловал сам И. И. Кибиров и «очистил Курейку от этих сожителей»{44} . В воспоминаниях не уточняется, когда именно это произошло. Однако если учесть, что к приезду М. А. Мерзлякова (конец мая — начало июня 1914 г.) в Курейке кроме И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлова других ссыльных не было, можно предполагать, что удаление уголовников произошло не позднее второй половины мая, когда на Енисее началась навигация.
Что же могло произойти в Курейке экстраординарного, чтобы сюда пожаловал И. И. Кибиров? Вполне возможно, что одной из причин этого мог быть конфликт И. В. Джугашвили с И. Лалетиным, другой — драма, которая произошла в семье Перепрыгиных и к которой оказался причастен ссыльный И. В. Джугашвили. Но если бы все ограничивалось только названными фактами, за приездом И. И. Кибирова не последовало бы удаления уголовников из Курейки. В связи с этим обращает на себя внимание появившееся в печати сообщение, будто бы «летом 1914 г. на пароходе „Рагна“ норвежской Сибирской торговой компании бежал в Западную Европу Северным морским путем при содействии директора-распорядителя этой компании Йонаса Лида один из товарищей Сталина по курейской ссылке»{45}. А поскольку кроме И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлова других политических ссыльных в Курейке не было, то побег совершить мог только кто-то из уголовников.
С учетом этого особое значение приобретает мемуарное свидетельство Федора Андреевича Тарасеева, который писал: «Я, [как] и другие, часто Сталину и Свердлову давал лодку. Жандарм хотел взять подписку, чтобы я им лодку не давал, но я подписку не дал. Меня хотели посадить в тюрьму»{46}.
Существовавшие правила запрещали ссыльным без разрешения полиции не только иметь собственные лодки, но и пользоваться лодками местных жителей, поэтому требование стражника о подписке, предъявленное Ф. А. Тарасееву, вполне понятно, стражника можно было бы понять и в том случае, если бы за неисполнение этого требования он угрожал тюрьмой. Но для того чтобы поставить вопрос о предании Ф. А. Тарасеева суду, требовались другие, более серьезные основания. Возникает вопрос: не пытались ли И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов, используя лодку Ф. А. Тарасеева, совершить в начале навигации побег?{47}.
Если о жизни Я. М. Свердлова весной — летом 1914 г. мы имеем некоторое представление на основании его писем, то о жизни И. В. Джугашвили в эти месяцы мы почти ничего не знаем. Один из немногих документов, связанных с этим периодом в его биографии, — это его письмо Г. Е. Зиновьеву:
«20 мая. Дорогой друг, — писал он. — Горячий привет вам, В. Фрею. Сообщаю еще раз, что письмо получил. Получили ли мои письма? Жду от вас книжек Кострова. Еще раз прошу прислать книжки Штрассера, Панекука и К. К. Очень прошу прислать какой-либо (общественный) английский журнал (старый, новый, все равно — для чтения, а то здесь нет ничего английского и боюсь растерять без упражнения уже приобретенное по части английского языка). Присылку „Правды“ почему-то прекратили. Нет ли у вас знакомых, через которых можно было бы добиться ее регулярного получения? А как Бауэр? Не отвечает? Не можете ли прислать адреса Трояновского и Бухарина? Привет супруге Вашей и Н. Крепко жму руку. Где [Рольд]. Я теперь здоров»{48}.
В июле И. В. Джугашвили был доставлен из Курейки в село Монастырское. Об этом свидетельствует следующий рапорт, сохранившийся в РГАСПИ:
«Его высокоблагородию господину туруханскому отдельному приставу надзиратель за административными ссыльными в ст. Курейка Сергей Хорев. Рапорт. При сем имею честь представить Вашему высокоблагородию распоряжение енисейского губернского управления за № 125 административно- ссыльного Иосифа Джугашвили и административно-ссыльного Ивана Космыля за 2293 и № 306. Надзиратель ст. Курейка Сергей Хорев. 1914… июля»{49}. Число в этом рапорте не проставлено. Но в нашем распоряжении имеются сведения, что 5 июля 1914 г. И. В. Джугашвили получил бандероль из Петербурга{50}. Это дает основание предполагать, что в начале июля он находился в селении Монастырское. Здесь его ждала приятная встреча. 25 июня 1914 г. сюда был доставлен из Канского уезда Енисейской губернии С. С. Спандарян{51}.
В конце навигации И. В. Джугашвили вместе с Я. М. Свердловым снова посетили село Монастырское. На этот раз здесь он встретился с прибывшей в Туруханский край 25 сентября В. Л. Швейцер. «В 1914 г. в конце сентября, — вспоминала она, — когда последняя баржа пришла в Туруханский край… я застала тов. Сталина в селе Монастырском. Он гостил здесь у Сурена Спандаряна»{52} . С этого момента С. С. Спандарян и В. Л. Швейцер стали самыми близкими для И. В. Джугашвили людьми.
На этот раз в Курейку И. В. Джугашвили возвратился один, так как 23 сентября Я. М. Свердлов получил разрешение переселиться в Селиваниху.
Отшельник из Курейки
О том, чем, вернувшись в Курейку, был занят И. В. Джугашвили, о чем он думал и что переживал, можно лишь предполагать. В этой связи показательно письмо, адресованное им 25 ноября жене С. Я. Аллилуева Ольге Евгеньевне. В этом письме он впервые просил не о деньгах и вещах, а о том, чтобы его не забывали. «Я, — писал И. В. Джугашвили, — буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия — летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге»{1}.
Где именно И. В. Джугашвили встретил Новый 1915 г., мы не знаем. Известно лишь, что 3 января 1915 г. им было написано письмо в Петербург на имя Елены Николаевны Рудановской (урожденный Шнейерсон). Текст его нам неизвестен, и о нем мы знаем со слов самой Е. Н. Рудановской. «Сегодня, — писала она С. С. Спандаряну 6 февраля 1915 г., — получила письмо от Иосифа» {2}.
По свидетельству В. Швейцер, зимой 1914/1915 г. она вместе с С. Спандаряном посетила Курейку. «Мы, — вспоминала она, — пробыли у Иосифа Виссарионовича двое суток» и, забрав его с собой, вернулись в Монастырское{3}.
О времени этого визита можно судить на основании двух доверенностей, оформленных И. В. Джугашвили на получение посылок. Одна из них, датированная 24 февраля, была выписана на
