связанных с „Внутренней линией“, тайной контрреволюционной организацией, ставшей наследницей „Треста“, другой русской организации того же толка. Японцы потребовали экспертизы разведывательных служб Японии, которые без труда установили фальшивку и даже ее источник. Немцы же обратились за консультацией к секретарю НТС (Национального трудового союза) г-ну М. А. Георгиевскому, который также установил источник фальшивки».
«В 1938 г. — говорится далее в статье Ришара Врага, — попытка продать этот „документ“ была сделана в Вене одним международным агентом, косвенно связанным с советскими разведывательными службами. Одновременно „документ“ появился в Париже, откуда он был предложен румынской разведке через второстепенного русского политика. Тогда же впервые возникло подозрение, что в продаже и публикации этого документа заинтересовано советское „агентство“, желавшее, по-видимому, таким образом дискредитировать информацию западных стран (в частности, Германии). Предполагали даже, что „документ“ был специально сфабрикован с явными ошибками и нелепостями, чтобы легче обнаружилась подделка… Согласно хорошо осведомленному источнику, эту фальшивку привез в Берлин друг генерала Скоблина некий капитан Фосс, у которого были налажены отношения с группой „русских фашистов“ во главе с Вонтсятским в Харбине — с одной стороны, а с другой — с „Внутренней линией“»{18} .
Первые попытки запустить в обращение версию о связях И. В. Сталина с царской охранкой не увенчались успехом. Она была встречена скептически даже его самыми непримиримыми политическими противниками.
Одним из немногих, кто готов был признать правдоподобность этой версии, являлся бывший лидер грузинских меньшевиков Ной Жордания. В 1936 г. на страницах издававшейся в эмиграции газеты «Брдзолис Кхма» («Эхо борьбы») он поделился воспоминаниями, в которых, не называя, правда, фамилии, привел следующее свидетельство одного из знакомых ему большевиков.
Когда из Тифлиса И. В. Сталин уехал в Баку, там у него возник конфликт с С. Г. Шаумяном. В разгаре борьбы между ними С. Г. Шаумяна арестовали. Через некоторое время знакомый Н. Н. Жордании встретил вышедшего из тюрьмы С. Г. Шаумяна, и тот заявил: «Я уверен, что Сталин донес полиции, имею доказательства <…>. У меня была конспиративная квартира, где я иногда ночевал. Адрес знал только Коба, больше никто. Когда меня арестовали, то прежде всего спросили о квартире <…> Кто же мог им сказать?»{19}.
С тех пор это свидетельство получило самое широкое распространение в антисталинской литературе. Между тем его несерьезность очевидна с первого взгляда. Мало ли каким образом охранке удалось установить существование конспиративной квартиры С. Г. Шаумяна. Например, с помощью наружного наблюдения. Но дело не только в этом. Если бы С. Г. Шаумян подозревал И. В. Сталина в связях с охранкой, это не могло бы не отразиться на их отношениях после освобождения С. Г. Шаумяна. Между тем у нас нет никаких данных о том, что эти отношения имели напряженный характер. А все, что пишется на этот счет, имеет совершенно бездоказательный характер и восходит к приведенному выше свидетельству Н. Жордании.
В годы Второй мировой войны интерес к личности И. В. Сталина усилился. Главным образом это касается стран антигитлеровской коалиции, где просталинская литература стала оттеснять антисталинскую на второй план{20}.
Но с началом «холодной войны» на Западе снова поднимается волна антисталинских публикаций. Именно тогда в стенах Государственного департамента США появилась идея вынести обвинения И. В. Сталина в связях с охранкой на страницы печати и в связи с этим возник интерес к «письму Еремина». Взвесив все «за» и «против», правительство США при жизни И. В. Сталина на подобный шаг не решилось{21}.
Это было сделано вскоре после его смерти.
18 апреля 1956 г. в Нью-Йорке состоялась пресс-конференция, на которой перед представителями печати выступила жившая в эмиграции дочь известного русского писателя Л. Н. Толстого Александра Львовна (1884–1979). Именно она и предала гласности упоминавшееся выше «письмо Еремина»{22}.
Из оглашенного текста явствовало, будто бы 12 июля 1913 г. заведующий Особым отделом Департамента полиции полковник Александр Михайлович Еремин «поставил в известность начальника Енисейского охранного отделения ротмистра Алексея Федоровича Железнякова» о том, что И. В. Сталин- Джугашвили с 1906 г. стал давать агентурные сведения по РСДРП, но после избрания его в 1912 г. членом ЦК партии от дальнейшего сотрудничества уклонился (фото 33){23} .
В день проведения этой пресс-конференции вышел очередной номер американского журнала «Лайф», датированный, однако, 23 апреля. На его страницах впервые появилось в печати факсимиле этого «документа». Публикация сопровождалась статьей одного из первых биографов И. В. Сталина, И. Левина. Последний утверждал, что «письмо» было вывезено после Гражданской войны в Маньчжурию, оттуда попало в США в руки профессора-эмигранта М. П. Головачева, который передал его бывшему русскому послу Б. А. Бахметеву и еще двум русским эмигрантам, которые в 1947 г. ознакомили с ним И. Левина. Последний связался с бывшим жандармским генералом А. И. Спиридовичем и получил от него подтверждение подлинности этого документа{24}. Летом 1956 г. И. Левин опубликовал книгу «Великий секрет Сталина» и попытался в ней обосновать версию о связях И. В. Сталина с царской охранкой. Однако, несмотря на то что книга составляла более 100 страниц, никаких новых аргументов, кроме названных выше, он фактически не привел{25} .
Одновременно с «письмом Еремина» на страницах «Лайфа» появились воспоминания бывшего советского разведчика А. М. Орлова (настоящая фамилия — Фельбинг), из которых явствовало, будто бы в середине 30-х гг. его знакомый работник НКВД Штейн обнаружил в бывшем кабинете В. Р. Менжинского папку агентурных донесений И. В. Сталина, адресованных на имя вице-директора Департамента полиции С. Е. Виссарионова. С этим открытием Штейн познакомил своего бывшего начальника В. А. Балицкого, с 1934 по 1937 г. возглавлявшего НКВД Украины, тот — И. Э. Якира, а И. Э. Якир — М. Н. Тухачевского, Я. Б. Гамарника и др. Верхи армии стали готовить против И. В. Сталина заговор, он был раскрыт, что и явилось причиной возникновения так называемого дела Тухачевского{26} .
Невероятность «воспоминаний» А. М. Орлова настолько очевидна, что вопрос об их достоверности критиками версии о связях И. В. Сталина с царской охранкой даже не поднимался. Зато вокруг «письма Еремина» на страницах зарубежной прессы сразу же разгорелась бурная полемика. Ее материалы сравнительно недавно были собраны и опубликованы Ю. Фельштинским в книге «Был ли Сталин агентом охранки?»{27}.
Один из участников этой дискуссии, Г. Аронсон, обратил внимание на то, что в «письме Еремина» И. В. Джугашвили именуется Сталиным, хотя летом 1913 г. под этим литературным псевдонимом его почти никто не знал{28}, а также на то, что за месяц до «написания» письма, 11 июня 1913 г., А. М. Еремин был освобожден от должности заведующего Особым отделом Департамента полиции и назначен начальником Финляндского жандармского управления{29}.
Тогда же «письмо Еремина» было подвергнуто экспертизе сотрудником Нью-Йоркского университета, криминалистом по профессии, Мартином Тейтелем, который обратил внимание на несовпадение оформления этого письма с оформлением некоторых других документов, вышедших в это время из стен Особого отдела Департамента полиции, и поставил под сомнение подпись А. М. Еремина{30} .
Обнародование результатов экспертизы М. Тейтеля не понравилось правительству США, и Сенат начал специальное расследование, в результате которого было обращено внимание на ряд ошибок и неточностей, допущенных М. Тейтелем, но одно из главных его заключений о расхождении в оформлении «письма Еремина» и других документов Особого отдела Департамента полиции того же времени Сенату опровергнуть не удалось{31}.
В ходе развернувшейся полемики было приведено много неудачных аргументов как с одной, так и с
