Кто стоял за спиной Сталина?

по Тифлисскому комитету РСДРП. Так как 19 февраля по всей России намечались массовые выступления, то вечером 15 февраля, когда Тифлисский комитет собрался на свое очередное заседание в доме З. Чодришвили, сюда под руководством ротмистра В. Н. Лаврова нагрянули жандармы. «По уходе с него (заседания. — А.О.) двух лиц, не подлежащих задержанию и обнаружению^{56}, каковой уход последовал уже после выхода двух членов — интеллигентов, ротмистр Лавров, окружив дом филерами, — провести унтер-офицеров было невозможно ввиду густой цепи наблюдавших рабочих, занявших все улицы, ведущие в ту часть Нахаловки, где происходило совещание, — вошел в комнату совещания, где оказались следующие лица: упоминаемый выше Калистрат Гогуа и три постоянных члена комитета: рабочие Георгий Чхеидзе, Захар Чодришвили и Аракел Окуашвили»^{57}.

В руки жандармов попали: «1) все металлические части нового типографского станка, 2) четыре экземпляра писанного рукой Чодришвили отчета кассы за декабрь 1901 г. с печатью „ТК РСДРП“ на русском, грузинском и армянском языках, 3) нелегальные издания и записная книжка, из которой видно, что местный кружок имел 450 экземпляров привозной подпольной литературы, произведения местной печати записаны отдельно…»^{58}.

Окрыленные успехом, жандармы в ночь с 15 на 16 февраля произвели аресты еще 13 человек. Были задержаны Дмитрий Биланов, Михаил Гурешидзе, Севериан Джугели, Семен Джугели, Давид Капанадзе, Георгий Караджев, Георгий Кокошвили, Яков Кочетков, Константин Лежава, Ясон Мегрелидзе, Петр Скоробогатько, Василий Цабадзе и Ираклий Цуладзе. Был произведен обыск у Анны Красновой. 17 февраля за решеткой оказались: Георгий Арабелидзе, Трифон Рамишвили и Аммон Чхаидзе^{59}.

20 февраля Тифлисское ГЖУ начало переписку «О Тифлисском кружке РСДРП и образованном им тайном Центральном комитете», которая была поручена прикомандированному к управлению ротмистру Кравченко^{60}.

Тогда же, по свидетельству К. Канделаки, угроза ареста нависла над И. В. Джугашвили. Дело в том, что во время забастовки на заводе Манташева их квартира, игравшая роль своеобразного штаба, оказалась в поле зрения полиции. Поэтому, писал К. Канделаки, после окончания стачки «Сосо перебрался в дом армянина на нынешней улице Цхакая, д. № 100[25], а я перешел в городок в дом С. Ломджария»^{61}.

По воспоминаниям К. Канделаки, новое его местопребывание тоже быстро стало известно полиции, и полицейский пристав Чхикваидзе[26] несколько раз наведывался в дом Ломджария. Причем однажды полиция явилась в тот самый момент, когда в одной из комнат проходило собрание с участием И. В. Джугашвили. Хозяин дома С. Ломджария сумел отвлечь внимание полицейских и дал возможность собравшимся разойтись. После этого Г. Каландадзе предложил К. Канделаки квартиру в доме Матэ Русадзе, которую занимал И. Шапатава. Рядом жили братья Дарахвелидзе: Дариспан, Илларион и Илья Михайловичи^{62}.

Вскоре после окончания забастовки на заводе Манташева И. В. Джугашвили узнал об арестах в Тифлисе и не позднее 26 февраля снова отправился туда. Объясняя цель его поездки, О. Инжерабян писал: «Он выехал на несколько дней в Тифлис за типографским станком и шрифтом» ^{63}.

Едва только И. В. Джугашвили уехал из Батума, как здесь на заводе Ротшильда возник новый конфликт.

«Вечером 26 февраля управляющий заводом Ротшильда в Батуме, — сообщал 16 марта 1902 г. в Департамент полиции главноначальствующий гражданской частью на Кавказе князь Григорий Сергеевич Голицын, — вывесил объявление о том, что через 14 дней, т. е. 12 марта, будут подлежать увольнению за сокращением работ 389 рабочих (из общего числа 900. — А.О.)^{64}. На другой день, 27 февраля, все рабочие завода, узнав о таком распоряжении, прекратили работы и разошлись»^{65}.

«27 февраля, — вспоминал П. Куридзе, — мы решили объявить забастовку во всех цехах. К тов. Сосо мы немедленно послали человека, но он оказался в отъезде в Тбилиси»^{66} . «На следующий день (т. е. 28 февраля. — А.О.), — писал П. Куридзе, — приехал тов. Сосо, тотчас же созвал нас на совещание в доме Ломджария»[27] и «составил план требований»^{67}.

Забастовка рабочих была направлена против объявленного увольнения, поэтому «попытки со стороны фабричного инспектора и местной администрации собрать рабочих для выслушания их заявления на 28 февраля, 1 и 2 марта, — констатировал князь Г. С. Голицын, — были безуспешными. Утром 2 марта прибыл в Батум кутаисский военный губернатор, которому удалось собрать 3 марта около 400 рабочих»^{68}.

«2 марта, — информировал Департамент полиции кутаисский военный губернатор генерал-майор Смагин, — я приехал вместе с начальником жандармского управления и ознакомился с положением дела. Вновь предложил собраться рабочим, на 3-е марта удалось собрать около 400 [человек], выслушав заявления, нашел их незаконными, почему предложил на сегодня стать на работу, что ими не исполнено. За отсутствием значительного числа рабочих, 900 человек, сделано распоряжение [по] выяснению и аресту вначале наиболее виновных <…>, затем будут произведены аресты остальных для высылки на родину с воспрепятствованием возвращения в Батум»^{69}.

Вечером 7 марта Смагин уехал в Тифлис, а в ночь с 7-го на 8-е по его распоряжению было арестовано 30 наиболее активных участников забастовки. В ответ на это 8 марта, в полдень, более 350 человек явились с требованием: или выпустить арестованных, или взять их всех под стражу. Помощник военного губернатора полковник Михаил Николаевич Дрягин «при помощи роты местного гарнизона к 7 часам вечера поместил всю толпу в пересыльном пункте»^{70}.

Собравшись ночью и обсудив сложившееся положение, организаторы забастовки приняли решение призвать рабочих на следующий день прийти к пересыльному пункту и освободить своих товарищей. Днем 9 марта у пересыльной тюрьмы появилась новая толпа в 300–400 человек. Однако кто-то донес о принятом ночью решении. К тюрьме подтянули войска. И когда рабочие пошли на ее штурм, а арестованные, взломав двери пересыльного пункта, вырвались на волю, солдатам была дана команда открыть огонь. В результате 20 человек оказались ранены, 13 — убиты^{71}.

А пока события разворачивались на улицах города, Котэ Каландадзе срочно оборудовал на квартире братьев Дарахвелидзе подпольную типографию^{72}.

«У нас, — вспоминала Екатерина Авалиани-Шароева, — были типографские части, которые хранились у Михи Ормоцадзе. Эти части по поручению Сильвестра Тодрия Миха Ормоцадзе перенес в Лиманмеле в дом Матэ Русадзе, в квартиру Ивана Шапатава. Товарищ Сталин дополнительно привез из Тбилиси типографские части, и таким образом была устроена типография. В этот период товарищ Сталин жил в доме М. Русадзе и помогал печатать прокламации»^{73}.

О том, что, вернувшись 28 февраля в Батум, И. В. Джугашвили «привез из Тифлиса шрифты и примитивный типографский станок», писал и К. Канделаки^{74}. К 9 марта 1902 г., когда у пересыльной тюрьмы произошло кровавое столкновение, типография была готова. В ночь с 9-го на 10-е в ней была отпечатана первая листовка, посвященная произошедшим событиям, на следующий день она появилась в городе^{75}. 12 марта была отпечатана еще одна листовка, после чего деятельность типографии приостановилась^{76}.

Это было связано с тем, что рабочий Георгий Мадебадзе заметил за домом Шапатава слежку^{77}, а «через некоторое время, — вспоминала Екатерина Авалиани- Шароева, — ночью к Ивлиану Шапатава явился пристав Чхикваидзе с двумя городовыми. В дверях загородила ему дорогу Деспине Шапатава с дубиной в руках и заявила им: „Дети спят, твое появление и шум могут их разбудить и испугать“. Чхикваидзе засмеялся и ушел. Таким образом Деспина Шапатава спасла типографию и товарища Сталина»^{78}.

В тот же вечер Ясон Джарнава на фаэтоне перевез печатный станок и другие типографские принадлежности к Сильвестру Ломджарии^{79}, а затем от него к Иллариону Качахмадзе на кладбище Соук-Су^{80}, где, по