неизвестного разные люди. Но будет ли это интересно читателю?
Станислава Юрьевича Куняева на форуме поминают довольно часто. И примерно в таком духе: «адекватный, благопристойный человек. Только кто бы его знал, если бы он не начал «накатывать» на ВВ?» Это Виталий Хазанский старается. А вот уважаемый всеми превосходный знаток русского языка поэт Лион Надель:
«Напомню, что моя эпиграмма на Куняева написана в 81-м, она напечатана в книге светлой памяти Ю. Л. Тырина «О Высоцком».
Но Вершину покорил Губерман:
И тут же образно встревает ни с кем не сравнимый Геннадий Брук: «Пожалуй, наиболее тесную связь можно видеть между творчеством Высоцкого и словоблудием бывшего поэта С. Куняева. Придумав термин «присоединение», он тут же воспользовался своей находкой и въехал в историю на плечах гиганта».
Как видите, споры о вечном по сути вечны! С некоторыми крайностями Куняева в оценке жизни и творчества Высоцкого я, кстати, тоже не слишком согласен. С такими, к примеру: «Я чувствовал, что песни Высоцкого оказывают совершенно невероятный эффект, и только теперь, (после прочтения книги Марины Влади), понял: наркотики!»
Перед вами фрагменты ставшей уже исторической статьи Станислава Юрьевича в «Литературной газете» от 9 июня 1982 года:
«Творчество Высоцкого — явление непростое. Многие его песни, особенно о войне и товариществе, написаны талантливо, страстно и заслуженно популярны. Но не стоит закрывать глаза и на то, что, уловив веянье моды и пойдя ей навстречу, Высоцкий сочинил немало песен из «блатной» и «алкогольной» серии, в которой и не пытался подняться над своими «героями». И неубедительными мне кажутся рассуждения Р. Рождественского в предисловии к книге Высоцкого «Нерв» о том, что, мол, Высоцкий был выше моды, что, мол, «мещанство старается «прибрать к рукам» и действительно талантливые явления». Пустое дело — горевать, что мещанствующие снобы прибрали к рукам наследие шансонье, напрасный труд отрывать Высоцкого от моды, которую он сам создавал, на которую работал».
И дальше: «Лирический герой многих песен Высоцкого, как правило, примитивный человек, полуспившийся Ваня, приблатненный Сережа, дефективная Нинка и т. д. Надрыв этого человека — окончательный разрыв с идеалом, в лучшем случае — замена его правилами полублатной солидарности. Над этим «быдлом» можно лихо поиздеваться, можно беспощадно посмеяться, что и делает торгаш из стихотворения Евтушенко. Правильно, дела нет — Высоцкий дал ему такое право. Рождественский пишет, что «для мещанствующих снобов» Высоцкий прежде всего был «модным». Не только для «снобов» — он был модным и для торгаша из «игрушечки-«Лады», и для «шашлычника», который, купив книгу Высоцкого, не почитает ее — не потому, что в текстах, лишенных исполнения и аккомпанемента, явственны и безвкусица, и фельетонность, и любительщина — нет, торгаш поставит эту книжку на полку, к роскошным подписным изданиям классиков, потому что книги ему нужны для престижа, а исполнение — для души. Зачем ему читать тексты, лишенные музыкального и актерского обаяния, проще нажать кнопку стереомага, и автор отчаянным аккордом, щемящей хрипотцой, разрывающимися от напряжения связками вместе с шашлычником посмеется над жертвами своей острой наблюдательности»…
Правда, сегодня Куняев думает о Владимире Семеновиче несколько иначе, чем двадцать с лишним лет назад. Конечно, такого отношения к кумиру не простит ни один из так называемых «высоцковедов». Куняева они на дух не принимают.
Выходит, (никогда об этом серьезно не задумывался), имя Высоцкого (вспомните словесные баталии на форуме), давно стало полем битвы за наши сердца. Жива душа поэта, жива. И как прежде — противоречива. Но, читайте:
— Станислав Юрьевич, почему вы всегда остро отзываетесь о Владимире Семеновиче Высоцком? С вами до сих пор не согласны многие фанаты ВВ.
— Да, Высоцкий начинал очень хорошо. Недаром он всегда хотел быть литературным человеком. Очень хотел печататься. Приходил к Евтушенко, Вознесенскому, которые его, грубо говоря, «кинули». И даже при своем поверхностном понимании поэзии, видели в Высоцком столько недостатков, что всерьез делать на него ставку не хотели. Как поэт, Высоцкий явно не дотягивал до уровня признания даже таких поэтов. Но его любил народ. Ему же хотелось получить признание у литературной элиты, так называемых жрецов искусства. На мой взгляд, у Высоцкого было два органических порока, которые не позволяли завоевать «новый плацдарм» в искусстве и в жизни. Владимир переставал оставаться самостоятельной личностью. Потому что стал отзываться своими песнями на запросы публики. Вычислял — что будет популярно, что нет. Художник не должен в этом разбираться. Во-вторых, вечная погоня за популярностью, которая, как вода морская. Ей же напиться невозможно. Он сломал себя этой гонкой. Стал подпитываться допингом — водкой и наркотиками. Это был полный крест на судьбе. Значит, человек служил не чистому искусству. Высоцкий растерял божественную искру. Стал абсолютно публичным исполнителем, отзывающимся на потребу времени. Кое-кто старался сделать из него человека великого искусства, универсальную фигуру нашей культуры. Сравнивали даже с Пушкиным и Ломоносовым. Это вызывало недоумение. Композитор Дашкевич договорился до того, будто голос Высоцкого на целых две октавы крупнее голоса Шаляпина. Сумасшедшие поклонники и самого поэта немножко свели с ума. Он уже не мог из этого сумасшествия выбраться.
Да, он сжигал себя по судьбе. Лавры Есенина не давали покоя. Володя очень хотел быть на него похожим. Но Есенин, как человек и как художник гораздо сложнее Высоцкого. Объем жизненного материала, который вбирал в себя этот поэт, несравнимо огромней. Начиная от альбомных стихов для девочек и кончая поэмой о Пугачеве. О которой до сих пор ученые во всем мире пишут монографии. Только комментарии к его стихам занимают больше половины места в академических изданиях. Кто сегодня напишет диссертацию о Высоцком?
Конечно, без таких людей нельзя. Потому что культура вообще вещь очень сложная. В ней много разных слоев. Но есть вечное влияние на умы и сердца людей. Такое подвластно очень, очень
