надо?
— Ну, ведь ты же не будешь носить все это всю жизнь: пирсинг, драные джинсы. Придется когда- нибудь снять, когда повзрослеешь.
Она пожала плечами, очень красноречиво. Дескать, вот тогда и посмотрим.
— Ты уже думала, чем будешь заниматься?
— Сначала образование получу. А там уж не останусь без дела.
— Какой оптимизм. А представь себе ситуацию: ты закончила вуз и вдруг поняла, что ты абсолютно ничего не умеешь, что твой диплом — пустая бумажка, и никому ты особенно не нужна. А ведь надо работать, надо устраиваться в жизни…
— Я не думаю об этом, — призналась Элла.
— Знаешь, кому я завидую, Эля? Тем, кто с семнадцати лет где-то подрабатывает. Дело не в том, что он зарабатывает деньги, — а в том, что он точно знает, на что способен. Вот ты работала где-нибудь когда-нибудь?
— Не-а, — ответила Элла.
— И как-то не тянет, угу?
— Угу.
— Вот. И не факт, что потянет, как только ты закончишь свой факультет этих самых связей с общественностью.
— Пиарщики всегда нужны…
— Я не говорю о востребованности. Я говорю о том, что тебе самой, может быть, ничего этого не захочется.
— Может, и не захочется. Дожить надо.
Максим решился на лобовую атаку:
— Эль, а тебе никогда не хотелось покончить с собой? Знаешь: взять да и выпрыгнуть в окно. И все.
— Ну, хотелось… — сказала Элла. — Когда депра мучает.
— И часто она тебя мучает?
— Ну, бывает…
— И ты бы сделала это?
— Три года назад хотела.
— Почему?
— Одноклассники довели.
— А, понимаю. Бывает. А что остановило?
Элла помолчала, сложив руки на груди. Ей нелегко было об этом вспоминать.
— Если б я это сделала, все были бы только рады. Наша класснуха говорила, что я тупая и что меня даже семечками торговать не возьмут. В классе со мной никто не общался. А одна девка меня постоянно травила по-всякому. Мне вообще сказать ничего было нельзя, она тут же передразнивала. И все ржали. У меня была такая мысль: выйти к доске отвечать и на глазах у всех упасть на ножик.
— Но ты удержалась?
— Да, — мрачно сказала Элла. — Больно жирно для них.
Максим обнял ее:
— И с тех пор ты об этом больше не думаешь?
— Думаю, но редко. Я теперь живу, как мне нравится.
— И взрослеть не боишься.
— Не боюсь. В любом возрасте можно жить, как тебе нравится. Мне кажется, я и в семьдесят лет буду такой же, как сейчас, — она вяло улыбнулась. — Надеюсь.
— Хочешь чего-нибудь? — спросил Максим.
— Энергетика.
— Пойдем, купим.
Взявшись за руки, они вышли на тротуар.
— Макс, а можно я тоже спрошу… — несмело попросила она.
— Да?
— У тебя глаза очень грустные. Почему?
— От природы такие.
— Максик, мне кажется, тебе очень больно, — неожиданно сказала она. — Я знаю. У меня так много раз было.
Он не стал отпираться:
— Ну да, есть немножко.
— Ты кому-то сделал плохо?
— Да.
— Максик, прости себя. Ты никому ничего не должен.
Он мог бы поспорить, но не стал.
Элла стала заметно разговорчивее. Максим называл ее Эля или Элька, она его — Максик. Девчонка была одета как вчера, лишь вокруг шеи намотан легкий розовый шарфик.
Вдоль тротуара стояли красивые скамеечки с выгнутыми спинками, почти все были заняты парочками. Максим задержал взгляд на одном молодом человеке, чья бритая наголо голова блестела в свете фонаря, будто огромная лампочка. Он узнал сноба-интеллектуала, которого видел вчера в кинотеатре, Молодой человек что-то горячо доказывал сидевшей рядом девушке, потрясая зажатой в руке банкой дорогого пива. Максим прислушался и уловил только:
— …Понимаешь, а страсть — это всего лишь тоненькая прослойка…
А он, наверное, сильно хочет ей присунуть свою «тоненькую прослойку», подумал Максим и усмехнулся.
Вскоре он услышал музыку, которая доносилась из репродукторов над входом в круглосуточный супермаркет. Звучала красивая инструментальная композиция с лидирующей флейтой — Кенни Джи или что-то вроде того. Максим и Элла шли сквозь эту мелодию, как сквозь живой, журчащий водяной поток, смывая с себя накопленные за день грязь и усталость. По крайней мере, именно так показалось Максиму с его богатым воображением. Элла еле заметно улыбалась — ей тоже было хорошо.
Все-таки она не настоящая эмо-гел, не «тру», как принято говорить. Просто девочка, одетая в черное с розовым. И не грустная, а просто задумчивая, вся в себе. Так бывает: человек напяливает на себя какую- нибудь униформу и думает, что теперь он другой. А Элька — обычная девчонка, которой всего лишь не хватает внимания.
— Эй, посмотри! — воскликнул он.
— Что?
— Там! — Максим указал на другую сторону улицы.
— «Санитары города»… — удивилась Элла.
Парни в желтых комбинезонах и желтых кепках шагали колонной по двое, будто солдаты, — только что не в ногу. Их было десятка четыре.
— У меня от этих ребят мороз по коже. Фашня какая-то… — пробормотал Максим. — Что они тут делают вообще?
— У них тут поблизости Центр развития…
— Я не об этом. Что они тут делают ночью, в полном составе?
— Работа какая-нибудь…
— Какая-такая работа, которую дворник не может сделать днем?
— Но они не совсем дворники…
— Это точно.
Максим, остановившись, смотрел на парней в желтой униформе, пока последние двое не скрылись за поворотом.
Вадим Мельников вышел из своей комнаты, распахнув дверь ногой. Подозрительно понюхал воздух и
