На этот раз Птаха добродушно улыбнулся и безнадежно махнул рукой.
– Что ж, профессия у него такая – мельник…
– Что же нам теперь делать, Раймонд? – спросила Сарра.
– Я думаю, что вы с Олесей можете ложиться спать, а мы должны подежурить эту ночку. Посидим, поговорим кой о чем.
– Я не хочу спать, – отказалась Сарра.
– И я, – повторила за ней Олеся.
– Ну, тогда надо заняться чем-нибудь, а то скучно всю ночь так сидеть, и Андрий опять станет ко мне придираться, а у меня терпение кончится, и будет скандал, – начинал Леон свою игру в «кошки- мышки».
– Ты не очень-то на «петуха изображайся», – передразнил его Андрий.
– Что ж, я по-украински хоть плохо, но говорю, а ты по-чешски что понимаешь?
– Опять начали? Надоело! – рассердилась Олеся.
– Эх, мандолину б сюда! Я бы ушкварил полечку, а вы б сплясали. Все равно один конец. Завтра ведь у нас праздник. То-то рад, будет Григорий Михайлович, когда нас с тобой увидит, Олеся! – воскликнул он.
– Олесю, конечно, а ты-то какая ему радость? – спросил Леон.
Андрий несколько секунд смотрел на Леона молча, а затем сказал:
– А ведь у вас в самом деле неплохо дело пойдет!
– Ты о чем? – осторожно спросил Леон, чувствуя какой-то подвох.
– Я насчет мельника, Папашка-то ейный муку молоть будет, ты языком, а она, – и он сделал на слове «она» ударение, – пироги печь. Тут тебе целая фабрика.
– Зачем ты их свел, Раймонд? Пошли одного на караул, и будет тихо, – предложила Олеся.
– Нет, мы уж свое отдежурили, а ты можешь постоять с винтовкой, если охота, – запротестовал Леон.
Сарра сидела за столом, подперев голову рукой. Раймонд отдыхал в глубоком кресле у камина, не снимая сабли и маузера.
– Я видела в шкафу в третьей комнате гитары и мандолины, – сказала Сарра.
– Чего ж ты молчала? – радостно вскочил Птаха.
– Нам ведь было не до музыки, да и сейчас, пожалуй, еще рано веселиться, – ответила девушка.
Слушая ее певучий, мягкий говор, Раймонд представил себе выражение ее лица, черные, с холодком, огромные глаза и решительные, немного упрямые губы. Странно, но в то же время и понятно – ее одну Андрий слушается беспрекословно. Раймонд не помнил еще случая, чтобы этот беспокойный парень нагрубил ей.
– Ленька, бери лампу, пойдем струмент глядеть, – сказал Птаха.
Двери всех комнат выходили в общий коридор. Леон шел с лампой впереди.
Птаха следом за ним. Около чулана Андрий задержался, прислушиваясь.
«Старикашки спят». В комнате, где помещались Людвига, Стефания и Франциска, был слышен тихий разговор.
– А ключ здесь зря торчит, – сказал Андрий и положил его в карман.
– Все равно им через нас только уйти можно, да и куда побежать? – ответил Леон, но все же попробовал, заперта ли дверь.
Через минуту они вернулись, неся в руках три гитары и мандолину.
– Там на них лет двадцать не играл никто, со всех гитар на одну едва струн наберешь. Сейчас я смастерю, – сообщил Андрий и энергично принялся за работу.
– Сарра, мы не давали еще ужинать этим? – указал Раймонд рукой на дверь.
– Нет, эта полная отказалась принять обед, – ответила Олеся.
– Как же быть? – спросил Раймонд.
– Что ж, я упрашивать должна была ее? Она на меня так посмотрела, – сказала Олеся.
– Ничего, захочет кушать, сама попросит, – успокоил Андрий, ловко накручивая на колышки струны.
Раймонд подошел к столу, на котором стояла тарелка с ветчиной и хлебом, и вопросительно взглянул на Сарру. Та задумчиво глядела на огни камина, не обращая на него внимания.
– Все же нужно передать им это, – сказал он и взял тарелку.
Сарра взглянула на него с едва заметной иронией.
– Ты как думаешь, Раймонд, твоего отца тоже ветчиной кормят? И он тоже отказывается? – спросила она.
– Да, но он в руках у шляхты, какое же здесь сравнение с нами? Если опять откажутся, я оставлю им, и пусть как хотят, – он направился в соседнюю комнату.
Дверь открыла Франциска.
Людвига, полулежавшая на диване, поднялась и села. Стефания не шевельнулась.
– Я принес вам ужин. Почему вы отказываетесь кушать? – спросил он Людвигу, останавливаясь перед ней.
– Спасибо, но мы не голодны, – неуверенно ответила Людвига. Ей хотелось есть, но ее смущала Стефания, наотрез отказавшаяся принять что-либо от «хамов».
Раймонд поставил тарелку с ветчиной и хлебом на стол.
– Могу вам сообщить, что вы завтра будете обменены на наших захваченных жандармерией товарищей.
– Нас обменяют? Это вы правду сказали? – мгновенно «проснулась» притворившаяся спящей Стефания.
– Вы, наверно, редко встречаетесь с людьми, которым можно верить, – сухо ответил Раймонд.
Теперь, когда с его головы была снята заячья шапка, Стефания и Людвига узнали его.
– Скажите, этот Пшигодский еще здесь? Я что-то не слышу его голоса, – с тревогой спросила Стефания.
– Нет, ом уехал подготовить обмен.
– Слава богу! – облегченно вздохнула Стефания и сразу же преобразилась.
Она еще раз оглядела с головы до ног Раймонда и, стараясь быть как можно ласковей, спросила:
– Скажите, как вы попали в эту ужасную компанию?
Людвига, боясь, что Стефания скажет еще что-нибудь бестактное, поставила тарелку с ветчиной к себе на колени.
– Мы будем ужинать, – улыбнулась она. Раймонд шагнул к двери. Стефания удержала его.
– Скажите, чем вы подтвердите правдивость ваших слов?
Раймонд вынул из кармана письма Могельницкого.
– Я вам верю, – протестовала Людвига, когда он подал ей письма.
Но Стефания взяла и жадно прочла оба письма.
– Матка боска ченстоховска! Хоть бы эта ночь скорей прошла! – воскликнула она и передала письма Людвиге.
– Вы графу сразу поставили условие об обмене на ваших товарищей? спросила та.
– Да, я сам писал это письмо.
– А можно узнать, что вы ответили ему на первое его предложение?
– Почему же? Сказали, что на деньги не меняем, нам ведь нужно спасти товарищей… – Раймонд вышел, оставив дверь полуоткрытой.
– Есть! Настроил! – крикнул Птаха и взял первый аккорд.
Минуту спустя пальцы заметались по грифу, и мандолина запела в его руках.
– Бери, Олеся, сыграем наши любимые, – сказал Птаха, обрывая свое музыкальное вступление.
Олеся взяла в руки гитару, легонько тронула пальцами басы, и ей вспомнилась маленькая водокачка у реки и вечера, которые они проводили втроем. «Как он там сейчас, батько милый? Если бы он знал о завтрашней встрече…»
– Я жду, Олеся.
Полилась грустная песня. Она то замирала далеко за степными курганами, то, чудилось, ветер приносил ее издалека. В лирическую мелодию вдруг бурно ворвались радостные звуки.
