Подобный же характер имела его конспирация и зимой 1968–1969 гг., когда в деревне Давыдово под Рязанью он встречался с бывшим генералом П. Г. Григоренко. Разумеется, встреча была назначена на ночь, генерал приехал последним автобусом. Разыскав нужный ему дом, он постучал в окно и по ошибке — в хозяйское. «…Но, — вспоминал П. Г. Григоренко, — раньше нее подбежал к окну Александр Исаевич. Видимо упреждая меня, не давая возможности назваться, он проговорил сквозь стекло:
Вот, что такое конспирация. Непонятно, правда, от кого и зачем. Ведь бывший генерал, которого звали Петр Григорьевич и который до этого ни разу не встречался с писателем, не разобравшись в потемках, мог подумать, что его с кем-то путают, а услышав, что он имеет дело с неведомым ему Петром Ивановичем, решить, что ошибся адресом. Ну, а если бы проснулась хозяйка и услышала, что по ее дому разгуливает неизвестный ей Петр Иванович, могли быть и неприятности. Но все спали, и никого это не интересовало. Только бывший генерал мог понять, с каким великим конспиратором он имеет дело.
Если одни виды конспирации существовали только на бумаге, если другие использовались в расчете на окружающих, то третьи, хотя и могли иметь практический характер, но были, что называется, шиты белыми нитками.
Вспомним, как конспирировал Александр Исаевич в Рязани. Но с самого же начала им были допущены по крайней мере два крупных просчета. Прежде всего — неполная загруженность в школе: сначала 15, потом 12, затем 9 часов неделю. Факт редкий и сразу же привлекавший к себе внимание. Еще более должен был привлечь к себе внимание стук пишущей машинки, который слышали не только соседи по коммунальной квартире, но и жители всего дома, имевшего лишь два этажа, особенно весной, летом и осенью, когда были открыты окна, да и зимой при открытой форточке. И действительно, как Александр Исаевич ни конспирировал свою литературную деятельность, оказывается, его коллеги по школе знали о ней и гадали только о том, чем конкретно он занимается? (26).
Можно, конечно, было прятать рукописи в патефон, можно было сделать для их сокрытия в платяном шкафу двойной верх. Однако Александр Исаевич сам же отмечает, что «все эти предосторожности были, конечно, с запасом» (27), т. е. если бы сотрудники КГБ действительно пришли с обыском, то был бы выпотрошен и патефон, и профессионально осмотрен платяной шкаф. Тогда для чего же все это делалось? Разве что для сокрытия рукописей от соседей или же непрошеных гостей.
Никак нельзя назвать удачным и то, как хранил Александр Исаевич свои рукописи за пределами дома. Сейчас нам известно несколько десятков человек, которые принимали в этом участие: Н. М. Аничкова, Лембит Аасало, И. Борисова, Е. Д. Воронянская, сестры А. М. и Т. М. Гарусевы, И. И. Зильберберг, Н. И. Зубов, Л. А. Капанадзе, Ю. В. Карбе, Н. И. Кобозев, А. И. Крыжановский, Л. Крысин, Н. Г. Левитская, Е. Бианки-Ливеровская, С. Осеннов, М. Г. Петрова, Б. А. Петрушевский, И. Д. Рожанский, Л. А. Самутин, Н. А. Семенов, Х. Сузи, три ее подруги (Руть, Элло, Эрико), В. Л. Теуш, Г. Тэнно, Г. Н. Тюрина, Е. Ц. Чуковская, М. Н. Шеффер, Г. Е. Эткинд, А. И. Яковлева (28). Через А. А. Угримова Александр Исаевич хранил рукописи у лиц, которых не знал сам (29). Есть подозрения, что некоторые его бумаги Н. И. Столярова держала в архиве И. Г. Эренбурга (30).
Рассредоточение рукописей безусловно открывало возможность сохранить одни при провале других, но с увеличением мест хранения возрастала опасность утечки информации, а значит, и угроза провала. Более того, можно сказать, что опасность провала возрастала прямо пропорционально увеличению количества мест хранения. Неужели этого не понимал человек, который периодически с целью конспирации то отращивал, то сбривал бороду, человек, который не выходил на улицу, не взяв с собою сменную шапку?
Но Александр Исаевич использовал своих знакомых не только для хранения собственных рукописей. Начиная второе дополнение в «Теленку», А. И. Солженицын писал: «…Первое, что вижу: не продолжать бы надо, а дописать скрытое, основательней объяснить это чудо: что я свободно хожу по болоту, стою на трясине, пересекаю омуты и в воздухе держусь без подпорки. Издали кажется: государством проклятый, госбезопаностью окольцованный — как это я не переломлюсь? как это я выстаиваю в одиночку, да еще и махинную работу проворачиваю, когда-то ж успеваю
Верхом наивности было бы думать, что все перечисленные лица являлись конспираторами. При таком разветвлении связей утечка информации была еще более неизбежной.
Сколько усилий потратил Александр Исаевич для того, чтобы показать, как ловко он дурачил КГБ зимой 1965–1966 и 1966–1967 гг., как ему удалось со сбритой бородой незамеченным скрыться из Москвы и с помощью Арнольда Сузи найти прибежище на хуторе под Тарту, чтобы там вдали от всех написать первый вариант «Архипелага».
Прошло время, и обнаружилось, что приезжавшая к нему на хутор по воскресеньям дочь А. Сузи Хели находилась в поле зрения КГБ (1). Но если КГБ проявлял интерес к ней, тем более его должен был интересовать ее отец: и потому, что во время войны он рассматривался как кандидат на министерский пост в эстонском правительстве, и потому, что за его плечами была неснятая судимость, и потому, что один из его сыновей жил за рубежом. Но в таком случае через семью Сузи в поле зрения КГБ должен был оказаться и А. И. Солженицын.
Если с Хелли Александр Исаевич встречался только на протяжении двух зим, то со Н. И. Столяровой — около пятнадцати лет. Между тем, оказывается, она тоже находилась под наблюдением органов КГБ, которые держали под контролем всю ее переписку (2) и располагали «неопровержимыми данными» о ее связях с «дипломатическими сотрудниками Франции»: С. Н. Татищевым, Клодом Круай, Ивом Амманом, Ж. Филиппенко и другими (3). Очевидно, что КГБ не мог не отслеживать ее контакты и с А. И. Солженицыным.
Следили и за другими лицами, входившими в окружение писателя. В своем августовском интервью 1973 г., посвященном вопросу «о стеснениях и преследованиях», которым он подвергался, Александр Исаевич прямо заявил: «Слежка доходит до того, что даже в отношении соприкасающихся со мною людей 5 -е управление КГБ… и его 1-й отдел… дают письменные указания „выявлять посещаемые ими адреса“, т. е. спираль уже второго порядка» (4). Об этом же позднее он писал и в «Теленке»: «Следило ГБ за приходящими ко мне, за уходящими, и с кем они там встречались дальше» (5). Причем следили настолько бдительно, что некоторые встречи снимались на кинопленку. Так, когда в сентябре 1974 г. В. Н. Курдюмова вызвали на Лубянку, обнаружилось, пишет А. И. Солженицын, что там «отлично знали о нашей встрече в молочном магазине, даже фильм предлагали показать» (6).
КГБ использовал также систему прослушивания тех квартир, за которыми велось наблюдение. Причем если на счет квартир В. Л. Теуша и Ю. Г. Штейна мы можем лишь строить предположения (7), то относительно квартиры Н. Д. Светловой на углу улицы Горького и Козицкого переулка имеются не только мемуарные (8), но и документальные свидетельства (9).
Как уже отмечалось, А. И. Солженицын использвал для хранения своих рукописей несколько десятков человек, а к его подпольной литературной деятельности было привлечено более ста человек. Вряд ли все они были конспираторами, но существовала и другая проблема. Чтобы понять ее, необходимо вспомнить анекдот, который рассказывали в советские времена. Если встречаются три американца, один из них обязательно — бизнесмен. Если встречаются три француза, один из них обязательно — ловелас. Если встречаются три русских, один из них обязательно — стукач. Этот анекдот возник неслучайно. До 1991 г. в нашей стране существовал тотальный контроль над обществом. Сам Александр Исаевич утверждает, что по его статистике в городах вербовали каждого четвертого[51] (10). Неужели в многочисленном окружении писателя не было лиц, связанных с КГБ?
Александр Исаевич не только не исключает такой возможности, но и сам высказывает некоторые подозрения на этот счет. Резюмируя их, А. Флегон отмечал: «Через 10 лет, когда его последняя любовница превратилась в его жену, он написал в одном из своих пасквилей, — читаем мы у А. Флегона, — что его
