Слепые жернова

– О чем вы говорите? Я ничего не сделала! Это не я…

– Замолчи! Можешь твердить о своей невиновности хоть до посинения, все равно я тебе не поверю. Ты хитра и коварна, ты пользуешься своим телом… – Она взмахнула кулаком с побелевшими костяшками пальцев, едва не задев грудь Сары. – Тебе даже не надо вешать на дверь табличку «Все мужчины – сюда!», достаточно только показаться… Ты – наглая девчонка, ты покусилась на моих мужчин, отняла их у меня и всех их одурачила. Всю мою семью! Вот что ты сделала! Ведь именно к этому ты и стремилась, да?

– Я… Я… О чем это вы? Вы сошли с ума! – Сара покачала головой. От удивления она разинула рот и непроизвольно высунула язык.

– Давай разыгрывай невинность! Сначала Дэвид, потом Дэн. Он содержит эту женщину, но его все равно тянет к тебе в кухню. И даже мой муж… Что ты сделала с ним? Ты заманила его к себе. «Можете курить здесь, папа», – передразнила она Сару. – Думаешь, я не понимаю твоей подлой игры? Не заблуждайся, я не вчера появилась на свет. И Джон туда же: из сил выбивается, сколачивает тебе мебель, а для меня и для Мэй и гвоздя не вобьет!

Она набрала в легкие побольше воздуху. На ее верхней губе блестели капельки пота. Она выпрямила спину и, с бесконечной ненавистью глядя на Сару, продолжила:

– Твое место в Костерфайн-Тауне, вместе с сестрицей. Между вами нет ни малейшей разницы. Какой черт меня дернул возомнить, что ты – меньшее из двух зол? Элен говорила, что я поплачусь. Что ж, она не ошиблась. Собственно, я предчувствовала это с самого начала. Этого не случилось бы, если бы ты не затащила его на регистрацию. Я обезумела, но безумие – еще не самое худшее на свете. Бог наказал меня. Теперь я вижу это – Бог меня наказал. В лице Элен я лишилась лучшей подруги, в лице ее дочери – прекрасной девушки, которая могла бы стать мне дочерью, и что же получила взамен? Тебя – мерзавку, разрушившую мою семью!

– Неправда! – Сара стояла прямо и тяжело дышала. – Все ваши слова – сплошной наговор. Никого из них я никогда не заманивала в свой дом. Если они к нам и заглядывают, то только чтобы расслабиться, слышите? Вы слышите меня? Они мечтают о покое!

Она по-прежнему дрожала, по-прежнему боялась эту женщину, однако несправедливость, жертвой которой она себя ощутила, придала ей сил сопротивляться. То самое чувство, что помогало ей не ударить лицом в грязь перед отчимом или священником, теперь принуждало ее говорить свекрови правду, правду, которая навсегда погубит их отношения. Она выкрикнула:

– Если они тянутся ко мне в дом, то их не приходится в этом винить! Что хорошего они видят здесь? – Она повела рукой. – Разве здесь по-настоящему хорошо, разве они здесь счастливы? Это не дом, а плац, а вы – фельдфебель на плацу. Дэн – единственный, у кого хватило сил ускользнуть, но я удивляюсь, почему все они до сих пор не посещают регулярно заведение Мэгги Конаман. На что напросились, то и получайте! Вам никогда не нравилось, что Дэвид выбрал меня. Еще бы! Вы правильно сказали, что этого не случилось бы, если бы мы не заключили гражданского брака. Что, обхитрили вас? Дэвид мой, он останется со мной, и тут уж вы бессильны. Можете кусать посильнее, не стесняйтесь. Но вам не удастся мне навредить, поняли? Не удастся!

Она отвернулась от побагровевшей свекрови и покинула ее дом, причем не опрометью, а гордым шагом. Сама удивляясь своей несдержанности и отваге, она тем не менее укрепилась в уверенности, что полностью превратилась во взрослую женщину. С девчонкой было покончено навсегда.

Мэгги Конаман была знаменитой портовой шлюхой, и Сара категорически отвергла бы даже подозрение, что знает о ее существовании. Теперь же она сознательно воспользовалась этим оскорбительным для святоши свекрови намеком.

Спустя несколько минут, стоя у себя в кухне, держась обеими руками за каминную полку и уставясь на огонь, она подвергала пересмотру все свои прежние представления об этой семье. Что это за семья на самом деле? Что за люди? Они ничуть не лучше, чем обитатели противоположного конца Пятнадцати улиц. Впрочем, думая о семье, она не имела в виду мужчин. Всю семью олицетворял для нее единственный человек – свекровь. Все ее недавние слова и жесты точь-в-точь повторяли слова и жесты последней скандалистки с Бакстер-стрит или Полтар-роу. Только накануне она убеждала ее забыть про мстительность. Вот забавно! Да за кого она себя принимает, в конце-то концов? За кого? Сара схватила кочергу и с силой ткнула ею в огонь, вызвав фонтан искр. А ее она считает толстой, красномордой, ленивой лгуньей… Выронив кочергу, Сара упала в кресло Дэвида, забилась лицом в угол между спинкой и ручкой и залилась слезами – долгими, полными боли. Всегда находится что-то и кто-то, чтобы все испортить. Всегда!

– Не убивайся! – сказали Дэвид и Джон в один голос.

Сара подняла на них глаза и ответила:

– Вы понапрасну тратите время. Она винит в случившемся одну меня. Пускай остается при своем мнении. Вы ничего не поправите, если расскажете ей всю правду. Наоборот, еще больше напортите.

– Разберемся, – отрезал Дэвид. – Пошли, – позвал он Джона. – Надо быстрее расставить все по своим местам. Не будем тратить время понапрасну.

– Попили бы сперва чаю.

– К черту чай!

Впервые она услышала из уст Дэвида ругательство. Это говорило о степени его расстройства. Она проводила их взглядом, сложила руки на коленях и приготовилась ждать. Не прошло и нескольких минут, как из-за стены раздались приглушенные голоса.

Еще через пять минут она обернулась на кухонную дверь. К ее изумлению, там стоял Джон, один.

– Я оставил его там, – объяснил он, указав на стену. – Он пытается усмирить бурю. Вряд ли из этого выйдет толк. Ты была права. – Он наклонился к ней, уперся ладонями в колени и тихо спросил: – Ты действительно ляпнула, что всем нам следовало бы искать развлечений у Мэгги Конаман?

Она отвела глаза и, немного помедлив, ответила:

– Что-то в этом роде.

– И правильно сделала.

Она не поверила своим ушам. Он широко улыбался.

– Этой своей репликой ты произвела фурор. Что самое забавное… – Он погрозил ей пальцем. – Я много раз стоял всего в одном шаге от того, чтобы именно так и поступить.

Она опять потупила взор и увидела его огромные ботинки. Они были начищены до блеска. Джон очень заботился о своей внешности. Саре нравилась эта его черта. Даже если он просидит без работы десяток лет, то не опустится и будет по-прежнему выглядеть молодцом. Удивляясь, почему в критический момент ее посещают такие необязательные мысли, она услышала его слова:

– Знаешь, некоторые думают, что образец властности – это твоя католическая Церковь. Может быть, так оно и есть, но ноздря в ноздрю с ней идут баптисты, вроде моей матушки. Лицемеры, каких мало: осуждают пьянство, а сами варят то еще пивко. Да, я говорил, что мне оно как мертвому припарки, но я – случай особый… Если хочешь знать, в свое время я верил в Бога. Но запрет курить, пить, браниться, упоминать имя Господне всуе, читать по воскресеньям что-либо, кроме Библии, играть по воскресеньям на пианино что-либо, кроме гимнов, – все это рано отвратило меня от Бога, от часовни, от праведной жизни. Но, даже если бы этого не случилось, кроватный валик между ней и отцом все равно повлиял бы на меня в том же направлении.

– Что?… – Она не поспевала за ходом его мысли. – Что еще за валик?

– Факт есть факт. После рождения Дэвида был положен конец… словом, этому. Так выразилась она сама. Мне тогда еще не было пяти лет, но я помню, словно это случилось вчера, как однажды почему-то вылез из кровати и выглянул из своей спальни. Она стояла на лестнице в ночной рубашке и повторяла: «Я больше не желаю этого». Слово это на много лет засело мне в голову. Только в десять лет я узнал, что она имела в виду, а в тринадцать проведал про валик. Дело было в первый отцовский День перемирия. Как ты уже знаешь, он по этому случаю всегда набирается. В тот раз он сказал мне, проливая слезы, как ребенок: «Пройти всю войну и вернуться к валику – разве это справедливо?»

Сара опустила глаза. Она была смущена, словно услышала что-то неприличное, а неприличные разговоры никогда ее не привлекали.