ему своего волнения! Ему только этого и надо. Дай ему отпор, веди себя, как накануне… Она набрала в легкие побольше воздуху и сказала:
– Значит, так. Если ты высказался, то и ступай себе. Я уже сказала, что у меня есть дела.
Он ничего не ответил, а только продолжал пялить на нее свои немигающие красные глазки. Она убрала руки за спину и оперлась о стол, чувствуя слабость в ногах. Наконец он негромко выпалил:
– Жалко, что верзила не холост, то-то ты развернулась бы!
– Что?!
– То, что я сказал.
Она оторвалась от стола, нависла над ним и крикнула:
– Я отлично тебя расслышала! – Посмотрела на стену. Если она будет так драть глотку, то свекровь станет невольной свидетельницей скандала. Она перешла на змеиное шипение: – Не воображай, что сможешь запугать меня своими грязными измышлениями. Здесь бывает вся семья Дэвида: и его отец, и дядя.
О! – Он почтительно покивал и ответил детским голоском: – Я и не знал, что ты всех их принимаешь. Очень мило! Только я совсем не это имел в виду. Тут вот какое дело… – Он откинулся, словно желая лучше видеть ее реакцию. – Я про Новый год. Знаешь Коллинзов, моих родственничков с Богги-Хилл? Они пригласили меня на роль «первого гостя». Я, конечно, удивился, но пошел, только долго не задержался. На обратном пути меня прихватило…
Он сделал паузу. Сара закрыла глаза и, не дыша, ждала продолжения. Жизнь остановилась.
– Я забрался в одну из халуп на пустыре. Вдруг слышу кашель. Сама знаешь, там всегда копошатся парочки. По дороге я успел встретить не одну. А та парочка повела… разговор. Вернее, говорил мужчина. Ну и удивился же я! Теперь-то ты меня понимаешь?
Сара широко раскрыла глаза и едва не села на стол. Потом она распрямилась, как тугая пружина, подлетела к нему и обрушила град полных гнева и ненависти слов:
– Ты – дьявол! Грязное и подлое отродье! Там ничего не было! Понял? Ничего! Ни-че-го!
– Так уж ничего?
Ее гнев как будто не произвел на него ни малейшего впечатления, голос остался по-детски невинным. Он обескураженно покачал головой.
– Грязная свинья!
– Послушай, Сара. – Он поднялся. – Я не хочу с тобой ругаться. Зачем? И не я все тогда подстроил. Я просто оказался там по нужде и не мог из-за стены выбраться. Тебе бы самой не понравилось, если бы я там перед вами вырос. Минут десять торчал в темноте…
Господи, Господи… Сара уронила голову.
– Не затыкать же уши! Поэтому я и говорю: жалко, что верзила женат, потому что ты его здорово зацепила. – Он покачал головой. – Его я не виню, но положение щекотливое, верно? Все одно к одному: твой муженек – милейший человек, его мать – сущая фурия, и так далее. К тому же у верзилы маленький ребенок, и жена у него не подарок…
– Замолчи! Заткни свою смрадную пасть! И заруби себе на носу: там ничего не было. Ты понял? Ни…
Она была готова залиться слезами, но внутренний голос настойчиво требовал: не сгибайся, дай ему отпор, пошли ко всем чертям! Пусть поступает, как хочет! Но разве он послушается и сникнет? Нет, черти получат не его, а ее, это ей корчиться в аду. Если она причинит зло Дэвиду, то окажется в адском пекле. Единственное, что ей оставалось, это вырвать инициативу из грязных лап этого подонка и самой поскорее рассказать Дэвиду о случившемся. Но это значило бы натравить его на Джона. Нет, на это она не способна. Рассказать все Джону? Он удушит эту гадкую рептилию. У нее не было выхода из трясины: в какую бы сторону она ни метнулась, результатом для всех станет катастрофа, которую недавно напророчила Мэри Хетерингтон. То же самое предсказывал священник. Она вспомнила слова отца О'Малли: пути Господни неисповедимы, иногда Он учит нас невзгодами… Ее била дрожь. Святой отец, определенно, знал, что вскоре последует. Не приложил ли он ко всему этому руку?
– Напрасно ты так убиваешься. К чему расстраиваться? Я просто решил тебя предупредить на случай, если ты потеряешь бдительность.
Она снова зажмурилась. Она не хотела на него смотреть, потому что боялась, что не справится с собой, кинется на него, пустит в ход кулаки. Она дважды беззвучно открыла рот. Наконец еле слышно пролепетала:
– Ничего не было. Он был пьян.
– Охотно верю. Чего только не случается на Новый год, под хмельком. Сам-то я в рот не беру спиртного, но другие… Я всего-то и хотел, что предостеречь тебя, а заодно узнать, не найдется ли у тебя пара шиллингов. Велика важность – пара шиллингов! Гораздо важнее покончить с неприятностями. Каких-то пять шиллингов в неделю – зато все счастливы! Скажи, разве счастье того не стоит?
Она с трудом боролась с тошнотой. Еще немного-и она упадет в обморок. Раньше с ней никогда не случалось обмороков, но сейчас ей даже хотелось забытья, иначе она за себя не отвечает. Еще секунда- другая – и она вцепится ему в глотку…
Сара подбежала к шкафу у камина, где лежала ее сумка, нашарила кошелек, извлекла из него монету в два шиллинга и швырнула через плечо на стол. Монета дважды подпрыгнула и скатилась со стола. Она видела уголком глаза, как он нагнулся, чтобы подобрать с пола заработанное.
– Вот спасибо, девочка! Не волнуйся, теперь тебе не о чем волноваться. Твоей матери я ничего не скажу, иначе она так опечалится! Она очень гордится тобой, тем, что ты перебралась на этот конец. Это перевешивает участь другой с ее арабом. Никто ничего не узнает, только мы с тобой… Словом, только те, кого это касается. До свидания, до новых встреч. Я буду иногда тебя навещать. Не надо меня провожать, я сам найду дверь.
Она привалилась спиной к шкафу. Дверь захлопнулась. Она сойдет с ума! Где тут сохранить рассудок? Что сделать, как поступить? Она шагнула к столу и вцепилась в него так, что ногти не выдержали и сломались. Желудок терзали спазмы. В следующее мгновение она нависла над раковиной. Рвота была неукротимой.
Придя домой в обеденный перерыв, Дэвид застал ее в плачевном состоянии.
– Что случилось? Ты что-то съела?
Она схватила его за обе руки, выдавила улыбку и ответила:
– Кажется, у меня будет ребенок.
В два часа ночи Сару разбудил ее собственный вопль – ей приснился кошмар. Дэвид обнял ее, попытался успокоить, твердя, что он рядом, что ей ничто не угрожает. Цепляясь за него, она пролепетала:
– Я стояла в грязи. Все стояли в грязи, а меня тащили в самую середину. Грязь набилась мне в рот, я уже захлебывалась… Какой ужас, Дэвид! Мне страшно.
– Тебе нечего бояться, родная. Это всего лишь сон.
Да, это был сон. Она прижалась к нему и сказала:
– Это было хуже, чем всегда. Гораздо хуже.
– Тебе и раньше снились кошмары?
Она кивнула в темноте, прижимаясь лицом к его груди.
– Это у меня с тех пор, как мать однажды дала мне слишком много микстуры от кашля. – Она затряслась от смеха. – Теперь я расплачиваюсь за ту микстуру.
Они смолкли и долго лежали, прижавшись друг к другу. Даже дыхание было у них сейчас одно на двоих. Потом Дэвид прошептал:
– Ничего не бойся – ни снов, ничего. Пока мы вместе, я позабочусь, чтобы тебе ничего и никого не надо было бояться, даже… – Он стал водить пальцем по ее спине, и она догадалась, что он пишет слово «мать». – Ты меня понимаешь, любимая?
Она хорошо его поняла. Его слова имели противоположное значение тому, что он думал на самом деле: пока они вместе, ее не будут покидать страх, ужас, как бы не разрушился ее мирок – ее новый, такой
