столом Джона и Дэна. Ключ эта пара всегда находила в условленном месте – в прачечной, между ножками козел, на которых красовался чан для стирки белья.
Дэн теперь заходил к ним и по четвергам.
Иногда они играли в «лексикон», иногда в карты, но чаще всего в домино. Редко когда вечер не заканчивался спором. Отсутствие в этих спорах колких и обидных аргументов было заслугой ровного нрава Дэвида и чувства юмора Дэна.
Сара полагала, что Дэвид соглашается играть только для того, чтобы размять пальцы, потому что он очень скучал по клавишам пианино. Она настойчиво старалась уговорить его не бросать игры, однако его ответ был стандартным: он сядет за пианино только тогда, когда она снова станет желанной гостьей в доме его родителей. За шесть лет брака она успела узнать, что он умеет проявлять упрямство, однако для нее стало откровением, что он способен упираться годами. Она знала, что ни Джон, ни Дэн не проявили бы подобной принципиальности. Дэвид по-прежнему навещал мать, но оставался у нее недолго; с каждым годом продолжительность визитов неуклонно сокращалась. Сара знала причину: Мэри Хетерингтон отказывалась признавать внучку. Дэвид никогда не говорил этого прямым текстом, но Сара была достаточно наблюдательна.
Сейчас голос Дэвида привлек ее внимание к троим игрокам.
– Что сегодня с тобой, Дэн? Седьмой раз подряд проигрываешь! Учти, твой долг мне равен… – Дэвид расправил бумажку и со смехом закончил: – Четырем фунтам, семи шиллингам и шести пенсам. Шесть пенсов я тебе прощаю.
– Хочешь получить прямо сейчас или готов ждать?
– Подожду.
– Идет. – Дэн отодвинулся от стола, откинул волосы со лба и признался: – Если честно, то я больше думаю не об игре, а о магазине.
– О магазине? – Джон перестал перемешивать фишки. – Какие-нибудь неприятности?
– И да, и нет. – Дэн навалился на стол и, переводя взгляд с Дэвида на Джона, объяснил: – Тут вот какое дело. Старик сделал мне сегодня предложение, на которое я пока не знаю, как ответить. Он приперт к стене, как и все остальные. За последний месяц на улице закрылось четыре магазина, а в наших книгах должников не осталось свободного места. Беда в том, что, раздобыв денег, должник уходит на рынок в Шилдс или куда-нибудь еще. Я твержу им: «Можете и дальше брать в долг, главное, возвращайте понемногу прежние долги». Некоторые так и поступают, но этого недостаточно. В общем, сегодня утром хозяин позвал меня к себе наверх. Там сидела его жена. Все было ужасно, но он хотя бы не ходил вокруг да около. Говорит, единственное его спасение от разорения – это если кто-нибудь погасит его счета. У него есть своя гордость, но и прямоты не занимать. Старуха пустила слезу. Он спросил у меня без обиняков: «Ну, что скажешь, Дэн? Что у тебя осталось от выигрышей?» – «Чуть более четырехсот фунтов», – отвечаю.
Сара замерла, чуть не выронила иголку и невольно повторила:
– Четыреста фунтов!
Дэн удивленно посмотрел на нее и подтвердил:
– Да, это выигрыш. – Он покосился на Дэвида и удивленно протянул: – Неужели ты никогда не рассказывал об этом Саре?
– Никогда. В этом не было необходимости. Столько лет минуло с тех пор! Я и думать об этом забыл.
– Это в его духе. – Дэн улыбнулся Саре. – В общем, однажды я выиграл шестьсот фунтов в «Джон Буль». Была такая модная игра, в которой я ничего не смыслил, но мне повезло. Словом… – Он оглядел мужчин. – Старикан предложил мне стать его партнером, если я соглашусь вложить денежки в его магазин. Но он сразу предупредил, что это, возможно, то же самое, что выбросить их на помойку, потому что если в течение года торговля не наладится, то нам придется закрываться, как всем остальным. С другой стороны, если я откажусь, то мы закроемся совсем скоро и я окажусь без работы. Если не найду себе другой работенки, то придется мне проживать свои четыре сотни. С такой кучей денег в банке пособия мне не видать. Получается, что в лоб, что по лбу. А вы что скажете? – Он оглядел своих слушателей.
– На четыреста фунтов можно было бы начать собственное дело, – высказался Джон.
– Какое там! Где мне тягаться с Кэмпбеллом! Это старый магазин, с лицензией. Он торгует на одном месте уже тридцать восемь лет. В двадцать первом году он мог бы уйти на покой, тем более что тогда дела шли неплохо. Кстати, он сказал еще кое-что. Если благодаря мне мы сохраним магазин, он завещает его мне – при условии, что переживет жену. Если же она переживет его, то я должен буду ее содержать, но в конце концов дело все равно перейдет ко мне. Стоит подумать, а? Что скажешь, Дэви?
– По-моему, можно рискнуть, Дэн, ведь ты все равно ничего не теряешь. В любом случае, ты уже принял решение.
Дэн хлопнул Дэвида по плечу и ответил:
– Кажется, да. Но мне все равно хочется узнать ваше мнение.
– Валяй! – сказал Дэвид. – Желаю удачи. Ты не прогоришь. Не могу себе представить, чтобы ты прогорел.
Джон тихо проговорил:
– Если тебе понадобится рассыльный, то не забывай, что благотворительность начинается с дома. Я всегда к твоим услугам.
Сара встала, не отрывая взгляда от Дэна.
– Сейчас я приготовлю чай. За такое дело надо выпить.
– От такого везения не отказываются. Знаешь, Сара… – Он поймал ее руку. – Когда сеть моих магазинов протянется от Шилдса до ньюкаслского подвесного моста, я обязательно подарю тебе машину и норковую шубку.
– Большое спасибо, – со смехом ответила Сара. – Только я бы предпочла радиоприемник.
– Радиоприемник у тебя, считай, уже есть. Джон как раз сейчас делает для…
– Вот болтун! – прикрикнул на него Джон, и Дэн забормотал:
– Прошу прощения… Это должно было стать для тебя сюрпризом, Сара.
Сара покосилась на Джона. Тот раздавал фишки. Вместо того, чтобы рассыпаться в благодарностях, она спросила у мужа:
– Ты знал об этом?
Дэвид кивнул.
– И все равно позволял мне болтать о радиоприемнике… – Она взъерошила ему волосы и, повернувшись к Джону, который по-прежнему сидел, опустив голову, произнесла: – Не знала, что ты умеешь мастерить радио. Спасибо, Джон.
– Этот тип умеет буквально все, – со смехом заявил Дэн. – У него золотые руки. Рядом с нами проживает гений.
Сара не забыла поблагодарить Джона, но, выйдя, задумалась. Почему он постоянно ее балует? Почти вся мебель в ее доме, за исключением супружеской кровати, дивана и кресла, была делом его рук. Что скажет Мэй, когда узнает про радио? Скорее всего, ничего. Однако это ее еще больше насторожит.
Ставя чайник на огонь, Сара думала о том, что людям, вынужденным жить с Мэй под одной крышей, остается только посочувствовать. Сейчас она дала себе волю и внятно произнесла про себя: мне его жаль. За последних шесть лет не было ни одного дня, когда бы она не страдала из-за Джона. Часто она испытывала к нему ненависть и не умела как следует это скрыть. Почти всегда ей приходилось быть начеку на случай, если у нее вырвется адресованная Джону фраза, которая привлечет внимание Дэвида. И все же, невзирая на противоречивость чувств, которые вызывал у нее семейный гигант, все они перекрывались жалостью к этому резкому, самоуверенному и в то же время разочарованному человеку. Разочарование было его уделом во всем. Безработица стала в его случае болезнью, разъедающей самое его существо; то, что отцу, брату и дяде повезло больше, нисколько не облегчало его участи. Ему более всех остальных в семье была противопоказана безработица. Порой, видя глубину его уныния, Сара боролась с желанием погладить его по голове, утешить, но это желание всегда сопровождалось парализующим страхом. Она радовалась собственной боязливости.
Однажды она даже испытала облегчение из-за того, что постоянно находится под гнетом шантажа со стороны отчима, причиной которого был Джон. Ведь именно это еженедельное испытание для ее нервов не позволяло ей питать к Джону нежные чувства. В тот раз Джон возвратился голодным и усталым после
